---------------------------------------------------------------

© Владимир Владимирович Кунин, 1966

OCR: Wesha, wesha.lib.ru

---------------------------------------------------------------

Повесть

Об авторе

    Владимир Владимирович Кунин родился в 1927 году в Ленинграде. Шестнадцати лет он пошел на фронт, но его служба продолжалась недолго. Вскоре его откомандировали во Чкаловское военное авиационное училище, которое он закончил в 1946 году, и в течение дальнейших пяти лет летал штурманом на Пе-2, "пешках" - так в годы войны называли пикирующие бомбардировщики конструктора Петлякова. В 1951 году Кунин демобилизовался.

    Работая журналистом - специальным корреспондентом журнала "Советский цирк", а позже спецкором газеты "Советская культура", Владимир Кунин пишет рассказы и повести.

    Первая его книга, "Настоящие мужчины", вышла в 1966 году в издательстве "Молодая гвардия". В книгу вошли две повести - "Я работаю в такси", "Хроника пикирующего бомбардировщика" - и двенадцать рассказов "Про цирк и не про цирк". Если рассуждать формально, в книге, собственно, вся биография писателя. Но так кажется только на первый взгляд. Каждое отдельное произведение Кунина - это, разумеется, и какой-то итог пройденного этапа жизни, и результат долгих раздумий над человеческими судьбами. Работа писателя, помимо иных положительных качеств, отмечена большой добротой, любовью к человеку, к своему герою. Наверно, поэтому за одну из лучших повестей, "Хронику пикирующего бомбардировщика", Владимир Кунин удостоен литературной премии имени Николая Островского. В этой повести автор возвращает нас в годы Великой Отечественной войны. Кунин раскрывает огромную тему войны через один небольшой эпизод, где экипаж Пе-2 - трое друзей, молодых ребят искали немецкий аэродром, нашли его и ценой собственной жизни уничтожили три десятка немецких истребителей.

    По этой повести на Ленинградской киностудии поставлен одноименный фильм, заслуженно получивший широкую прессу и признание зрителей.

    В 1968 году отдельной книжкой выходит повесть "Багаж срочной отправки". А в следующем году эта повесть появляется в новом сборнике Владимира Кунина "Лицо одушевленное", изданном "Молодой гвардией".

    В этой новой книге три повести и три рассказа. И в них мы снова встречаемся со знакомыми нам по первой его книге героями: снова война, летчики, снова цирковые артисты. Но это теперь не только личный опыт, но обогащение литературным мастерством, пронзительно-добрая и честная гражданская позиция зрелого писателя. После выхода в свет "Лица одушевленного" Владимира Кунина приняли в Союз советских писателей.

    Работу над новыми повестями и рассказами писатель успешно сочетает с работой в кино. После "Хроники..." он создает совместно с Львом Кассилем фильм "Удар, еще удар!" - фильм, также хорошо известный нашим кинозрителям. На студии документальных фильмов по его сценариям снято тринадцать лент, две из которых, "Докер" (о рабочих Ленинградского морского порта) и "Обыкновенный номер" (о цирке), поставленные режиссером Н. Ворониным, удостоены международных премий.

В. ВИКТОРОВ

1944 ГОД. 7 АВГУСТА. 13 ЧАСОВ 15 МИНУТ

    Раскаленный воздух, смешиваясь с испарениями бензина, окутывал весь аэродром. Не было ни одного уголка, где можно было спрятаться от этой давящей духоты. Комбинезоны, надетые на голое тело, стягивались с плеч и завязывались на поясе рукавами. На блестящих от пота телах механиков и мотористов причудливо расползались пятна отработанного масла. Выгоревшие пилотки снизу были окаймлены белой волнистой линией проступившей насквозь соли.

    - Сокол-115, Сокол-115!.. Я - Рубин, я - Рубин... Отвечайте! Прием... - Взмокший от напряжения маленький радист щелкнул переключателем и, поправив наушники, надетые поверх пилотки, настороженно склонил голову набок.

    Тридцать четыре минуты назад пикирующий бомбардировщик Пе-2 Сокол-115 под командованием пилота лейтенанта Сергея Архипцева, имея на борту штурмана младшего лейтенанта Вениамина Гуревича и стрелка-радиста старшего сержанта Евгения Соболевского, перестал отвечать на позывные командного пункта полка.

    Около рации на ящике из-под бомбовых взрывателей сидел командир полка, тридцатидвухлетний полковник Дорогин. Дорогин слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был молчаливым и застенчивым. Комбинезон у него был расстегнут, волосы прилипли ко лбу, шлемофон висел на поясе. За спиной Дорогина стояли командиры отрядов и эскадрилий. Чуть в стороне от них в затылок радисту угрюмо смотрел старшина Кузмичов - механик самолета Сокол-115.

    - В-ввызывай еще раз, - негромко сказал Дорогин и закурил папиросу.

    Радист сдвинул наушники на виски, рукавом вытер пот:

    - Да кого же вызывать-то, товарищ полковник?! У них горючего на восемнадцать минут оставалось, когда они последний раз на связи были...

    - Дерьмо... - отчетливо проговорил Кузмичов, с ненавистью глядя на радиста. - Что ты в горючем понимаешь, сопляк! Включай свой "Зингер"! Зови их!

    Испуганный радист втянул голову в плечи и вопросительно посмотрел на командира полка. Дорогин медленно наклонился, положил на землю папиросу и аккуратно раздавил ее сапогом.

    "Их нету... - подумал Дорогин. - Их уже нету. Еще совсем недавно они были... Сначала здесь... Рядом. Потом там, в воздухе... А теперь их уже нигде нет... И не будет..."

    - 3-ззови их, - сказал он радисту.

    Щелкнул переключатель. Облизнул губы радист.

    - Сокол-115, Сокол-115!.. Я-Рубин, я-Рубин... Отвечайте. Сокол-115, я - Рубин...

    Солнце уже давно село за бараки ремонтных мастерских, жара спала, и от землянок мотористов на стоянку стал наползать вечер. Издалека ветер донес хрипловатый патефонный голос, который пел: "Мадам, уже падают листья, и осень в прозрачном бреду..." Порывы теплого ветра стихали, и голос пропадал.

    Кузмичов медленно брел по стоянке первой эскадрильи. Ни о чем не думая, ничего не понимая, шел, шел и шел... Его словно выскребли всего изнутри, и не мог он ни думать, ни страдать, ни отчаиваться. А если он сейчас и движется, то по привычке, по инерции... Ну, как курица с отрезанной головой, что ли...

    "Я гибну в любовном огне... Когда же вы скажете..."

    "Целую неделю из землянки в землянку, из барака в барак таскают..." - подумал Кузмичов про пластинку и вдруг понял, что он идет к месту стоянки своей машины.

    Выстроились зачехленные самолеты. Вот сто двенадцатый, сто тринадцатый, сто четырнадцатый... Сомкнутым строем стояли бомбардировщики. И вдруг разрыв. Одной машины нет. А дальше опять плотно, крыло в крыло; сто шестнадцатый, сто семнадцатый, сто восемнадцатый...

    Остановился Кузмичов, опустил руки. И кажется ему, что стоит на своем месте сто пятнадцатый и кто-то ему из кабины рукой машет. Улыбнулся Кузмичов, хотел было тоже рукой махнуть, и... вот уже нет самолета - валяются на пустой стоянке тормозные колодки, струбцины от элеронов и рулей глубины, чехлы моторные. И тут словно прорвало, схватился за голову, упал на землю...

    "И, взглядом играя усталым, шепнула она, как в бреду..." - донес ветер, но Кузмичов уже ничего не слышал.

    Настоящих стариков в полку было трое: авиационный механик старшина Кузмичов, младший сержант Коцуба - кладовщик склада ГСМ и писарь штаба ефрейтор Марголин. Всем троим было далеко за сорок, и в полку, где средний возраст личного состава колебался между двадцатью и двадцатью четырьмя годами, Марголин, Кузмичов и Коцуба выглядели ожившими мамонтами. Некоторое время они даже жили вместе. Правда, недолго. Первым покинул землянку Кузмичов. В один прекрасный день ему стало невыносимо тоскливо с интеллигентным, предупредительным Марголиным и трусоватым, бесцветным Коцубой. Кузмичов переселился к молодым механикам первой эскадрильи. Следом за ним ушел жить в штабной барак Марголин. Коцуба неделю проторчал в землянке один, а потом собрал манатки и перебрался на склад ГСМ к двум своим помощникам - семнадцатилетнему солдату Рябинину и вольнонаемной кладовщице Дуське. Дней пять землянка пустовала, затем в полк пришло пополнение стрелков-радистов, и с этого дня она стала обитаемой и куда более веселой, чем тогда, когда в ней жили Марголин, Кузмичов и Коцуба.

    ...Кузмичов всегда был авиамехаником. Он стал механиком еще в XII истребительном отряде двора Его Императорского Величества в девятьсот шестнадцатом году.

    Ни детей, ни жены у Кузмичова не было. От одиночества он не страдал, потому что вокруг всегда были люди. Авиация - штука коллективная, и заниматься самокопанием и сосредоточиваться на самом себе не было ни времени, ни охоты. Как-то уж так получалось, что каждый летчик, за машиной которого был закреплен Кузмичов, попадал вместе с самолетом в сферу кузмичовских забот, и недостатка в проявлении родственных чувств Кузмичов не испытывал. Он никогда не играл в этакого "дядьку-опекуна" из пожилых авиамехаников, которые разговаривали со своими пилотами иронично и наставительно. Году в тридцать девятом или сороковом он посмотрел кинокартину, где был такой авиамеханик, и потом неделю чертыхался. В картине все вроде было как в жизни и все вроде бы не так.

    Войну сорок первого года он начал в том полку, где служил и сейчас. Только тогда полк был укомплектован на "пешками", а СБ - скоростными бомбардировщиками, которые хороши были еще в финскую кампанию. Скоростенка у этих скоростных была маловата - еле-еле триста двадцать, но летать было не на чем, а старики СБ честно несли свою нелегкую службу.

    К концу первого года войны СБ почти все погибли, и однажды десять экипажей полка были сняты с фронта и отправлены срочно в командировку - получать новые машины прямо с завода.

    Командир второго отряда Дорогин (он тогда еще был командиром отряда) вместо стрелка-радиста взял своего механика Кузмичова.

    В часть они возвращались собственным летом. Они прилетели на невиданных тогда действительно скоростных пикирующих бомбардировщиках конструктора Петлякова. Самолеты имели хищный вид, назывались Пе-2 и были окрещены "пешками". Вскоре весь полк стал летать на "пешках".

    Время от времени машины не возвращались на аэродром, и тогда с завода приходили в полк новые, модернизированные "пешки", а военно-авиационные школы и училища присылали молоденьких франтоватых младших лейтенантов с фанерными чемоданами.

    Весной сорок третьего года командир второй эскадрильи Дорогин (он тогда уже был командиром эскадрильи) вызвал к себе Кузмичова и сказал:

    - К-ккузмич, подпиши акт приемки новых машин...

    Кузмичов подписал.

    - Х-ххорошие машины? - спросил Дорогин.

    - Ничего, - равнодушно ответил Кузмичов.

    - Что-нибудь н-нновое есть?

    - Движки теперь не ВК-105, а ВК-107 ПФ...

    - Эт-тто что за ПФ? - удивился Дорогин.

    - Пушечно-форсированный, - объяснил Кузмичов. - С непосредственным впрыском...

    - Это хорошо или п-пплохо?

    - Вам хорошо, мне плохо, - ответил Кузмичов и попросил разрешения закурить.

    - Кури, Кузмич, - сказал Дорогин. - Я тебя не п-ппонял...

    Кузмичов закурил.

    - Чего ж тут не понять, - сказал Кузмичов. - Летать хорошо, чинить плохо...

    - Ясно, - усмехнулся Дорогин. - Грех тебе, Кузмич, жаловаться. Ч-ччинить приходится редко - хороним чаще.

    - И хороним редко...

    - Т-ттоже верно. Б-ббортовые номера проставили?

    - Проставили.

    - Какие?

    - Сто четырнадцатый, сто пятнадцатый, сто девятнадцатый... - Кузмичов посмотрел на потолок. - И... все. Больше не успели.

    - Ладно. Ты, Кузмич, прими сто пятнадцатую. Мы туда совсем мальчишечек сажать будем... Понял?

    Кузмичов погасил папиросу.

    - А вы?.. - спросил он.

    - А я возьму себе Малюгина, - сказал Дорогин.

    - Боровикова лучше...

    - Х-ххорошо, Кузмич, я возьму Боровикова.

    И Кузмичов стал механиком сто пятнадцатой "пешки".

    С того дня прошло больше года, и сейчас, обняв руками пропахшую бензином землю стоянки самолета номер сто пятнадцать, Кузмичов лежал, ни о чем не думая, ничего не вспоминая...
ВСЕГО 5 ДНЕЙ НАЗАД...

     2 АВГУСТА. НОЧЬ

    Была прекрасная летная ночь.

    Собственно говоря, ночь была как ночь, ничего особенного, но она казалась прекрасной потому, что последние дни стояла отвратительная погода и ночи между этими днями тоже были отвратительными - затянутые черными туманами, слепые, дождливые, нелетные ночи...

    Черные ночные туманы к утру становились серыми и еще более безрадостными. Синоптики с тоской смотрели в небо и плевали на землю. Летчики с презрением смотрели на синоптиков и плевались в адрес всей метеослужбы.

    Все пилоты, штурманы и стрелки-радисты - весь летно-подъемный состав полка - болтались из одной землянки в другую и время от времени бегали к прибористам клянчить спирт.

    Плохая погода устраивала только техников. Они копались в двигателях столько, сколько хотели. Их никто не подгонял, не кричал, что из-за них задерживается боевой вылет. Вот, пожалуй, и вся польза от плохой погоды. Ну, может быть, еще "ликер шасси"...

    Открытие ставшего впоследствии знаменитым "ликера шасси" было обязано этой же паршивой погоде.

    Когда в один из скучнейших дождливых дней было обнаружено, что полковая лавка военторга располагает только широчайшим ассортиментом орденских колодок, несколькими банками американской консервированной колбасы и громадным количеством бутылок с концентрированным тягучим малиновым сиропом на прекрасном сахарине, родился "ликер шасси".

    Митька Червоненко, нахальный двадцатилетний пилот третьей эскадрильи, и Славка Морозов, старшина батальона аэродромного обслуживания, обуреваемые желанием выпить, заглянули в лавку военторга и, высказав этой лавке все, что они о ней думали, помчались к прибористам за спиртом.

    Прибористы спирта не дали и послали их ко всем чертям. Неутоленная жажда загнала Митьку и Славку на склад ГСМ. Там среди бензино-керосиново-автольных запахов витал еле уловимый запах сладковатого спирта. Митька и Славка принюхались и поняли, что этот сказочный запах исходит от канистр с гидравлической смесью для выпуска шасси. Они выплакали у пожилого младшего сержанта одну канистру и потащили ее в Славкину землянку.

    В землянке они три раза перегнали содержимое канистры через противогазную коробку и получили почти чистый спирт. Однако примесь сивушных масел оставалась так велика, что пить эту дрянь было невыносимо противно.

    Тогда Митька и Славка, сохраняя в строжайшей тайне свое открытие, бросились в лавку военторга. Принеся извинения за все гадкие слова, сказанные ими при первом посещении, они купили десять бутылок с малиновым сиропом и побежали обратно в землянку. Там они смешали сироп с отфильтрованной гидравлической смесью и получили божественный напиток, названный впоследствии "ликер шасси".

    В этот же вечер почти вся третья эскадрилья отчаянно веселилась, а Митька и Славка сидели во главе стола и принимали льстивые комплименты и поздравления.

    Каким-то образом слух об этом изумительном открытии на следующий день достиг ушей начальника особого отдела, который без особого труда в течение двух минут выяснил фамилии скромных авторов чудесного напитка. Кому из них первому пришла в голову мысль отфильтровать сквозь противогазную коробку эту смесь, неизвестно до сих пор. Даже когда замполит кричал, что предаст их трибуналу, Митька и Славка стойко держались соавторства и понесли одинаковую кару - трое суток строгача.

    Так как гауптвахты в полку не было, а приговор необходимо было привести в исполнение немедленно, то начальник штаба переселил оружейников к радистам, а землянку оружейников отдал в распоряжение коменданта аэродрома.

    Фанерным щитом землянку разгородили на две части. По одну сторону щита поселили Митьку - это была камера для офицерского состава, а по другую сторону - Славку, в камеру сержантского состава. У входа в землянку поставили часового. Часовой был узбек и пел грустные непонятные песни. Славка из-за фанерной стенки рассказывал Митьке историю своей первой и последней любви, а Митька учился танцевать чечетку. Ему очень нравилась чечетка.

    Удивительная штука - военный аэродром ночью. Все то, что днем кажется привычным, естественным и на стоящим внимания, ночью приобретает какой-то совсем иной, таинственный и загадочный смысл. Узкий длинный луч освещает посадочную полосу. Мелькают бортовые огни садящихся и взлетающих машин. Стоянка угадывается только по верхней кромке силуэтов бомбардировщиков. Призраки техников и мотористов снуют под крыльями самолетов. Сузив зрачки фар до щелочек, проезжает грузовик-тягач. На платформе у него лежат бомбы, аккуратно сложенные в круглых ящиках из реек. Рейки бомбовых ящиков слабо белеют в темноте. Бомб много. Они так возвышаются над платформой, что непонятно, как это маленький тягач может сдвинуть их с места.

    Взлетает ракета. И, несмотря на всю таинственность ночи, аэродром работает спокойно и привычно...

    При желании в темноте можно даже различить бортовые номера самолетов. Они словно впитали в себя дневной свет и сейчас ночью строго мерцают на круглых приземистых фюзеляжах "пешек".

    Сто двенадцатый, сто тринадцатый, сто четырнадцатый, сто пятнадцатый... Около сто пятнадцатого возятся трое, у одного из них на шее висит электрический фонарь. Это пожилой человек лет сорока пяти - пятидесяти, в комбинезоне и пилотке. На комбинезоне видны смятые и грязные погоны старшины. Это Кузмичов - механик самолета номер сто пятнадцать.

    На стремянке под правым мотором стоит худенький мальчишка-моторист, грязный, как и все авиационные мотористы. Второй моторист, здоровый, мордастый парень, завинчивает заглушку маслопровода.

    Кузмичов ставит ногу на трапик, ведущий в кабину пилота, и негромко говорит:

    - Давайте, пацаны, заканчивайте.

    Мальчишка на стремянке с грохотом роняет разводной ключ. Кузмичов высовывается из люка.

    - Тише ты! Бегемот... - говорит он маленькому мотористу.

    Маленький моторист с удивлением смотрит на приятеля - мордастого парня. Парень глазами показывает ему в хвост машины.

    Там, на стеганых моторных чехлах, положив головы на парашюты, как на подушки, вповалку спят три человека.

    Маленький моторист осторожно слезает со стремянки и виновато бормочет в сторону Кузмичова:

    - Извиняюсь...

    Кузмичов вдруг пожалел маленького моториста и, не желая оборвать разговор, мягко говорит:

    - Они стартуют в два пятьдесят...

    Он зубами приподнимает левый рукав комбинезона и смотрит на ручные часы с черным циферблатом и светящимися стрелками. На часах - два тридцать шесть.

    - У них еще уйма времени... - серьезно говорит Кузмичов и залезает в самолет.

    Три человека спали глубоким, спокойным сном.

    Лежа на спине, спал сильный, кряжистый Сергей Архипцев. Очень уютно, свернувшись калачиком, причмокивал губами штурман Веня Гуревич.

    Длинный парень лежал на животе, раскинув ноги и обняв парашют. Это стрелок-радист Женька Соболевский.

    Не сняв пистолеты и планшеты с картами, спали три человека.

    У Гуревича из кармана гимнастерки торчала навигационная линейка...

    Рядом со сто пятнадцатым остановился тягач с бомбами. На бомбах, покуривая, сидели несколько человек. Один из них притушил окурок о рейку бомбового ящика и спрыгнул вниз.

    - Кузмичов! - крикнул он.

    - Тише ты! - зашипел на него маленький моторист со стремянки и кивнул в сторону спящих. - Як старшина давеча казав? - спросил он у приятеля.

    - Бегемот, - ответил второй моторист.

    - Во-во... - удовлетворенно сказал маленький. Из кабины вылез Кузмичов.

    - Вешай... - сказал он.

    Люди, сидевшие на бомбах, тоже спрыгнули вниз и, приставив к платформе две обычные доски, скатили четыре стокилограммовые бомбы. Они быстро и ловко раскрыли круглые ящики и, обнажая очередную бомбу, кто-то каждый раз приговаривал:

    - Не бойся, родимая... Скидывай свою одежку...

    Наконец бомбы были подвешены, и старший команды ввинтил взрыватели. Он осторожно пропустил сквозь взрыватели контрящие вилки и, облегченно вздохнув, громко сказал:

    - Порядок! По коням!..

    Все забрались на платформу, и тягач, монотонно урча, двинулся к следующему самолету.

    - Бегемот... - с удовольствием сказал ему вслед маленький моторист.

    В предутренней мгле на большой высоте идут пикирующие бомбардировщики. Внизу впереди тоненькие ниточки перепутавшихся железнодорожных путей. Вся станция забита товарными составами и цистернами.

    Заваливается в пике первая машина, за ней вторая, третья... В рев моторов вплетается леденящий душу вой сирены. На каждой машине есть такая сирена.

    Отрываются бомбы. Какое-то мгновение они продолжают путь, начатый самолетом, потом тихонько опускают свои носы и теперь уже совершенно отвесно продолжают падение в гущу вагонов, цистерн и маленьких домиков, похожих на спичечные коробки. Черные кустики взрывов отмечают места падения бомб.

    Выходит из пике одна машина, другая, третья... Звук моторов меняется, становится ровнее, спокойнее.

    Идет в пикирование вторая тройка. Снизу, с земли, навстречу ей тянутся красивые ленты трассирующих пуль и снарядов.

    Край огненного веера задел одну из машин, выходящую из пике, и самолет разорвался на десятки уродливых частей.

    Летят вниз обломки.

    Две оставшиеся машины продолжают набирать высоту. На одной из них бортовой номер 115.

    ...Кабина стрелка-радиста наглухо отгорожена от кабины штурмана и пилота. Здесь, в этой кабине, все очень строго. Если, конечно, не считать фотографии миловидной девушки, которая висит на инструкции аварийного выпуска шасси, и маленькой цветной репродукции "Голубых танцовщиц" Дега, заботливо укрепленной на опечатанной пломбой аптечке.

    Все, что здесь находится, называется коротко и сокращенно. Один пулемет - ШКАС, другой - УБ, радиостанция - РСБ, самолетно-переговорное устройство, по которому стрелок-радист разговаривает с пилотом и штурманом, - СПУ...

    Женька Соболевский поправил на шее ларингофоны и спокойно передвинул верньер передатчика.

    - Командир! - сказал он, глядя на "Голубых танцовщиц", - Рубин запрашивает результаты!..

    В кабине пилота и штурмана - Архипцев и Гуревич. Сидя за штурвалом, Архипцев почти скрыт бронеспинкой кресла. Справа и чуть сзади Архипцева сидит Гуревич.

    Машина только что вышла из пикирования, и Гуревич, внимательно вглядываясь в землю, нажал на тумблеры, открывая шторки водорадиатора.

    Архипцев внимательно поглядел по сторонам. Гуревич еще раз взглянул сквозь прозрачный низ кабины на землю и показал Архипцеву на столбы огня и дыма, которые тянулись из того места, где раньше была железнодорожная станция.

    Архипцев кивнул головой Гуревичу, прибавил обороты обоим моторам и приказал Соболевскому:

    - Отвечай: накрыли! Заходим вторично. Сообщи: сбит двести третий. Экипаж погиб. Все.

    - Понял... - сказал Женька в своей кабине.

    Лицо у него исказилось, как от зубной боли. Отпихнув ногой пулемет, он невидяще уставился на "Голубых танцовщиц" и начал бешено выстукивать ключом ответ земле...
3 АВГУСТА. 14 ЧАСОВ 10 МИНУТ

    Десять минут назад в штаб полка были вызваны все командиры отрядов и эскадрилий. Они расположились вокруг большого стола, как скатертью, накрытого картой. Карта была завалена всякой всячиной: стояла пепельница, валялись папиросы, спички, навигационная линейка, транспортир, ветрочет...

    Присев на край стола, Дорогин чиркал одну спичку за другой, пытаясь прикурить. Спички ломались, шипели, дымили и не зажигались.

    - В-ввот черт, - беззлобно сказал Дорогин. - Какую дрянь стали делать!..

    Кто-то дал ему прикурить. Дорогин затянулся и сказал:

    - Давай, Михаил Николаевич. Вроде все на месте.

    Начальник штаба, грузный высокий подполковник с простоватой физиономией, постучал карандашом по столу и хриплым голосом проговорил:

    - Внимание, товарищи! Разведотдел штаба фронта сообщил, что в радиусе действия нашего полка появилось кочующее подразделение немецких истребителей "фокке-вульф". Подразделение прекрасно оснащенное, обладающее великолепной способностью мгновенно менять базу и укомплектованное пилотами высокого классов, асами. Эти истребители блокировали почти весь наш участок фронта. Штаб фронта радировал нам их приблизительные координаты. Повторяю: приблизительные! Не исключена возможность, что немцы, меняя базу, оставляют на прежнем месте фальшмакет. Наша задача - в минимально кратчайшие сроки обнаружить этот аэродром и уничтожить его любыми средствами. От этого зависит успех всей операции, которую готовит седьмая армия... Все. Ваши предложения?

    Минуту все молча стояли вокруг стола. Дорогин пододвинул к себе пепельницу и, придавив к ней окурок, усмехнувшись, спросил:

    - Что скажете, ст-ттратеги?..

    К карте протиснулся Герой Советского Союза капитан Савченко.

    - Разрешите, товарищ полковник?

    - Давайте, Савченко... - кивнул ему Дорогин.

    - Мне кажется, нужно разбить по квадратам весь наш район полета и каждую эскадрилью обязать тщательным образом прочесать свои участки...

    - Так, - сказал Дорогин. - К-ккто еще?

    - Правильно говорит Савченко! - заявил кто-то.

    Начальник штаба шумно вздохнул.

    - Позвольте, Иван Алексеевич? - обратился он к Дорогину.

    - Да, да, п-ппожалуйста...

    - А по-моему, это будет преступное легкомыслие, - сказал начальник штаба и покраснел от злости. - Кончится затея Савченко тем, что все эскадрильи вернутся с пустыми руками, а одна обязательно напорется на немцев. Товарищи, несмотря на всю важность задачи, мы не имеем права бессмысленно рисковать людьми и техникой!.. Здесь нужен какой-то другой ход...

    - П-пподумайте, ребята. Мы вас для этого сюда и позвали... - сказал Дорогин.

    - Разрешите, товарищ полковник? - медленно произнес командир отряда "охотников" майор Кошечкин.

    - Г-гговори, Витя, - улыбнулся ему Дорогин.

    За спиной у начальника штаба шла перебранка шепотом. Савченко отстаивал свою идею.

    - Тише, товарищи, - повернулся к ним штурман полка.

    Перебранка стихла.

    - У меня такое предложение, - еще медленнее сказал Кошечкин. - Самое главное что? Обнаружить базу "фоккеров". Так? Вот и нужно поднять в воздух не весь полк, а одну машину. Так? Пусть ищет, а уж найдет, вот тогда... Короче говоря, я мог бы это сделать сам...

    Все молча ждали, что скажет Дорогин. А он опять томительно долго чиркал ломающимися спичками.

    - Д-ддай-ка зажигалочку, - попросил он у командира третьей эскадрильи.

    Комэск-три протянул ему зажигалку и сказал:

    - Товарищ полковник, у меня один технарь есть - золотые руки. Я ему скажу, он вам мигом этот агрегат смастерит...

    - Скажи. - Дорогин встал из-за стола. - Ну что ж, п-ппервая половина предложения дельная... Это я про Кошечкина. Так, п-ппожалуй, и нужно сделать. Но искать пойдет не Кошечкин, а... Ну, с-сскажем... Архипцев, командир сто пятнадцатого. Ясно?

    - Нет, - угрюмо ответил Кошечкин.

    - П-ппотом объясню. Вы свободны, товарищи...

    Дорогин подождал, когда последний человек выйдет из комнаты, надел фуражку и тоже направился к двери.

    - Вы надолго? - спросил штурман полка.

    - Нет. Я здесь на крыльце постою... Вы пока подработайте задание сто пятнадцатому, - сказал Дорогин и вышел из комнаты.

    Начальник штаба посмотрел на штурмана полка и, для верности оглянувшись на дверь, удивленно покачал головой.

    - У меня такое впечатление, что сто пятнадцатый - это его пунктик...

    - Хорош пунктик! - сказал штурман полка. - Посылать мальчишек к черту в зубы...

    - Каждый любит так, как может... - сказал начальник штаба и засмеялся.
ЭКИПАЖ ИДЕТ В ШТАБ

    Дорогин стоял на крыльце, и мелкие капли дождя летели ему в лицо. Он стоял и думал о том, что он с удовольствием бы сам пошел искать базу "фоккеров". Или еще лучше вдвоем. С Архипцевым. Он, Дорогин, - ведущий, Архипцев - ведомый... Он давно следит за этим экипажем. Он даже до сих пор и понять не может, что ему в этих ребятах нравится... Черт его знает, вроде бы ничего такого нет, а вот нравятся они ему, и все тут!.. Обычный экипаж. У него таких экипажей вон сколько... И летают многие лучше. Взять хоть Савченко... Герой. Ну и что, что герой?.. Какая разница? Просто Савченко воюет больше, чем Архипцев. Успел налетать больше. Савченко скоро тридцать, а Архипцеву двадцать один... Нет, двадцать два. Двадцать один ему было, когда он из училища в полк прибыл. И штурману его двадцать два. А стрелку-радисту - двадцать один... Они еще свое возьмут... Вот в них он почему-то абсолютно уверен...

    Разбрызгивая грязь в разные стороны, от стоянки к расположению полка мчался бензозаправщик. Вся машина была облеплена механиками и мотористами. Час профилактики кончился, и они ехали на обед в столовую.

    Дорогин вгляделся в машину и увидел промокшего до нитки Кузмичова. Кузмичов стоял на подножке и держался рукой за что-то внутри. В другой руке была сумка с инструментами.

    - Кузмичов! - крикнул Дорогин.

    Кузмичов оглянулся и увидел стоящего на крыльце Дорогина.


... ... ...
Продолжение "Хроника пикирующего бомбардировщика" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком

Прочитаные

Хроника пикирующего бомбардировщика

показать все

Анекдот

В автобусе давка прижимает мужчину к девушке,девушка взглянув в низ, восклицает:Мужчина у вас магазин открыт! Мужчина в ответ: Да!!! А директора там не видать? Девушка снова вновь взглянув в низ,отвечает: Нет, только пьяный грузчик на мешках валяется!

показать все