Рассказы охотника - - Доктор ТернПриключения >> Приключения >> Переводы >> Хаггард, Генри >> Рассказы охотника
Читать целиком
Генри Райдер Хаггард. Доктор Терн
-----------------------------------------------------------------------
Хаггард Г.Р. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 2.
Калуга: изд. Библио, 1992-1995, 559 стр. Перевод с английского.
Гос. изд. Москва - Ленинград. 1927 г.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 декабря 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Генри Райдер Хаггард (1856-1925) - английский писатель и публицист,
автор увлекательных приключенческих романов с острым динамичным сюжетом.
Романы его познавательны, захватывающе интересны.
Для широкого круга читателей.
Содержание
Глава I. Дилижанс над пропастью
Глава II. Гациенда
Глава III. Сэр Джон Белль
Глава IV. Стефан Стронг идет в поручители
Глава V. Допрос
Глава VI. Врата смерти
Глава VII. Я перешел рубикон
Глава VIII. Браво, антивакцинисты!
Глава IX. Карьера и деньги
Глава X. Дженни встречается с доктором Мерчисоном
Глава XI. Появление странного человека
Глава XII. Признаки заразы
Глава XIII. Время жатвы
ГЛАВА I
Дилижанс над пропастью
Осенью 1896 года в Англии свирепствовала оспа. В моем родном городе
Денчестере, представителем которого я состоял в парламенте в продолжение
многих лет, население убавилось на пять тысяч душ, и многие из его
обитателей утратили свою красоту и миловидность.
Ну, что же! Выбывшие пополняются нарождающимися, а следы оспы по
наследству потомству не переходят; кроме того, можно еще утешаться тем, что
уже впредь этого не случится, так как теперь введена и строго соблюдается
общая обязательная прививка. Разве только одни умершие от оспы во время той
эпидемии могут пожаловаться на нас, отправивших их так поспешно и
бесцеремонно туда, откуда нет возврата, но куда именно - я затрудняюсь
сказать, так как слишком много знаю о человеческом теле и мускулах, чтобы
иметь надлежащую веру в существование души.
Ведь только подумать! Пять тысяч душ в одном Денчестере! Из них
большая часть погибла по вине моего красноречия, моих настойчивых
доказательств, отвергавших пользу предварительных прививок.
Конечно, доктор, как и всякий человек, может ошибаться. Ну, а если это
была не ошибка с его стороны! Если бы все эти умершие могли вдруг предстать
перед ним и сказать: "Джемс Терн, ты наш убийца, так как из-за своей выгоды
учил нас тому, чему сам не верил". Что тогда? Но я не боюсь их, всех этих
молодых людей, цветущих девушек и детей, кости которых загромождают сейчас
денчестерское кладбище. Что сделано, то сделано; изменить этого я не в
силах. Из всех них я боюсь встретить только двоих - Дженни, мою дочь, жизнь
которой я принес в жертву своему самолюбию, и Эрнста Мерчисона, ее жениха,
последовавшего за нею в могилу.
После того как умерла моя жена, Дженни была единственным существом,
которое я любил и ничто не может превзойти тех страшных страданий, какие я
испытываю с момента, как могила отняла ее у меня.
Я принадлежу к докторской семье: дед мой Томас Терн пользовался
большой известностью во всей округе Денчестера; отец мой наследовал после
него его репутацию. После женитьбы отец продал свою практику и переехал в
самый Денчестер, где вскоре составил себе громкое имя; но в тот момент,
когда перед ним открывалась карьера, пользуя больного оспой, отец заразился
этой ужасной болезнью, которая оставила в его организме неизгладимый след в
виде туберкулеза легких, и ему пришлось переселиться в более теплый климат.
Передав практику своему ассистенту, отец вместе с семьей отправился на
Мадеру, куда и я теперь переселился, сам не знаю почему. Но увы! Климат
Мадеры оказался для него не подходящим, и, прохворав около двух лет и
издержав за это время все, что он имел, отец умер, оставив вдову и ребенка
без всяких средств к жизни.
Благодаря добрым людям, моей матери удалось вернуться в Англию, где мы
поселились вместе в маленькой рыбацкой деревеньке близ Брайтона. Здесь я
вырос и получил первоначальное образование в местной приходской школе. С
самого раннего детства я мечтал стать доктором, подобно отцу и деду. Я
сознавал, что доктор, сумевший составить себе известную репутацию, может
заработать большие деньги. Пришибленный нуждой с самого раннего детства, я
ничего так не жаждал, как денег. Я тогда уже знал, что современная жизнь
создана только для богатых, что даже политический деятель не может без
денег сделать себе карьеру. В Америке или где-нибудь в дальних колониях
человек с умом и способностями еще может рассчитывать на то, чтобы пробить
себе дорогу, не имея за собой поддержки капитала, но в Англии об этом и
думать нечего. Мне повезло совершенно неожиданно: младший брат моего
покойного отца внезапно умер, оставив мне 750 фунтов. Это дало мне
возможность снять комнатку в Лондоне и записаться там в число студентов
медиков.
Двадцати четырех лет я блистательно окончил с золотой медалью курс и
немедленно был зачислен врачом в один из главных лондонских госпиталей. По
окончании срока службы я остался еще на год при этом госпитале. К концу
этого времени умерла моя мать, и я, чтобы забыться, поправить расшатанные
нервы и отдохнуть после сильной работы, обратился к одному из приятелей,
состоящему пайщиком в большой пароходной кампании, совершавшей рейсы между
Англией, Вест-Индией и Мексикой, с просьбой предоставить мне даровой проезд
на одном из ее пароходов, взамен чего предлагал свои медицинские услуги.
Мое предложение было принято с большой готовностью, причем я мог
остановиться в Мексике месяца на три и затем вернуться в Англию на том же
пароходе.
Свершив весьма приятное и вполне благополучное путешествие, я прибыл
наконец в Вера-Круц, этот своеобразно красивый город с высокими домами и
узкими прохладными тенистыми улицами - темными и молчаливыми. Не имея
никаких особых дел, я решил провести здесь недели три, работая в местных
госпиталях и больницах по изучению желтой лихорадки. Я не боялся заразы;
меня страшила только одна заразная болезнь, с которой мне очень скоро
суждено было столкнуться.
По прошествии трех недель я собрался ехать в Мексико, куда в то время
приходилось отправляться или верхом или в дилижансе, так как железная
дорога не была еще достроена. Мексика в те годы была еще дикой страной.
Войны и революции лишили большую часть населения крова и заработка, так что
путешественники отнюдь не могли быть уверены в своей безопасности.
Путь от Вера-Круц в Мексико постоянно идет в гору, так как последний
лежит на 7000 футов выше уровня первого. Сначала проезжаешь "жаркий пояс",
затем "умеренный" и наконец "холодный". На всем протяжении жаркой полосы
вас поминутно останавливают женщины, предлагающие вам кокосовые орехи и
спелые гранаты для утоления жажды; в умеренной полосе вам навязывают точно
таким же образом апельсины и бананы, а в холодной с той же настойчивостью
угощают какой-то противной мутной жидкостью, экстрактом из алоэ, называемым
"пюльком", по виду и вкусу весьма напоминающим мыльную воду. Где-то в
умеренной полосе, помнится, мы проезжали небольшой городок, состоящий из
пятнадцати жилых домов и семнадцати церквей. Это чрезмерное изобилие
церквей объяснялось тем, что вблизи этого городка в неприступных скалах с
незапамятных времен гнездились разбойничьи шайки; а в то время был
освященный дедами обычай, по которому каждый предводитель шайки, в
искупление содеянных им прегрешений и за упокой душ преждевременно и
насильственно отправляемых им в рай, строил церковь в честь того святого,
имя которого он носил. Этот богобоязненный обычай теперь исчез, так как
мексиканское правительство несколько лет тому назад, прислав сильный отряд
войск, приступом взяло твердыню благочестивых разбойников и казнило
поголовно всех отважных защитников этой твердыни, число которых в ту пору
достигало нескольких сот человек, а громким подвигам их не было счета.
Нас было восемь человек в карете, запряженной восемью мулами: четверо
купцов, два патера и молодая девушка, которая впоследствии стала моей
женой. Это была чрезвычайно привлекательная, голубоглазая блондинка, с
нежной кожей и свободными манерами - американка из Нью-Йорка. Звали ее Эмма
Беккер. Мы вскоре подружились, уселись рядом в дилижансе, и вскоре я уже
знал всю ее историю. Круглая сирота, почти без средств, она с радостью
ухватилась за предложение единственной тетки приехать погостить к ней в
прекрасное ранчо в восьмидесяти милях от Мексико. Не долго думая, девушка
пустилась одна в далекий путь из Нью-Йорка.
Мы выехали из Вера-Круц после полудня, ночь провели в отвратительной,
кишевшей насекомыми гостинице, а с рассветом нас снова усадили в дилижанс и
медленно потащили в гору по такой крутой тропинке, что, невзирая на
усиленную ругань и побои погонщиков, мулы останавливались через каждые сто
шагов. Я, в конце концов, задремал, когда вдруг меня пробудил мелодичный
голос мисс Беккер: "Простите, что обеспокоила вас, доктор Терн, право, вы
должны посмотреть на это великолепное зрелище", - и она указала в окно
кареты.
Действительно, ничего подобного я не мог себе представить. Солнце
всходило над вершиной Оризава, Звездой-Горой, как ее называли древние
ацтеки. На 18000 футов вздымалась над нашими головами мощная громада
вулкана, подножье которого окутывали темные леса, а вершину серебрил вечный
снег. Зеленые скаты горы еще тонули в тени, а воздушную снежную вершину уже
золотили первые лучи. Никогда в жизни я не видал ничего великолепнее этого
торжества света над сумраком ночи. С потолка нашего дилижанса спускался
тусклый фонарь, и при его свете, оторвавшись от грандиозного зрелища
восхода, я увидел милое лицо своей спутницы. Мне показалось, что и в ее
лице было что-то необычайное. Глаза наши встретились, и мы безмолвно
поняли, что не хотим более разлучаться. Чтобы скрыть напряженное состояние,
овладевшее нами, мы завели самый обычный, ничего не значащий, разговор.
Разговор этот перескакивал с одной темы на другую, пока молодая девушка не
задремала. Я хотел было последовать ее примеру, но мне не спалось. Мы ехали
над обрывом по узкой горной тропе, жавшейся к скалам. Густой туман,
скопившийся на дне обрыва, не позволял судить о его глубине, и я подумал,
что это крайне подходящее для нападения разбойников место. Вдруг передний
мул, как-то странно оступился и где-то совсем близко я услышал выстрел.
Погонщик мулов и его подручный соскочили с козел и с криками ужаса, один за
другим, бросились с края обрыва в пропасть. В дилижансе началось что-то
совершенно невообразимое: крики, мольбы и вопли: "Разбойники! Разбойники!"
Купцы с проклятиями старались запрятать в сапоги и шапки свои
драгоценности; один из патеров буквально выл от страха, тогда как другой
машинально бормотал молитву, набожно сложив руки и склонив голову. Мулы
сбились в кучу, дилижанс мог ежеминутно опрокинуться в пропасть. Но
разбойники, уже обступившие карету, поспешили перерезать постромки и
погнали животных вниз с обрыва. Затем смуглый чернобородый парень, с
большим шрамом на щеке, отворив дверцу дилижанса, с вежливым поклоном
попросил нас выйти. Так как с ним было не менее двенадцати товарищей, то мы
были принуждены повиноваться. Всех нас выстроили в ряд, спиной к обрыву, на
самом его краю. Я был крайний, а Эмма Беккер предпоследняя, так что мы
стояли рядом и я мог взять ее за руку.
Оглушив купцов здоровыми ударами кулака, обшарив их и раздев донага,
разбойники грубо втолкнули их в дилижанс и захлопнули дверцы. Затем пришла
очередь двух патеров, из которых одного они помиловали за отпущение грехов,
а со вторым поступили, как с купцами. Мозг мой усиленно работал в поисках
способов спасения. Вдруг мне вспомнилось, что погонщик мулов и его
помощник, без сомнения знавшие каждый вершок этой дороги, не задумываясь
спрыгнули с обрыва в пропасть, чего бы они, конечно, не сделали, если бы
знали, что найдут там верную смерть. Разбойники тоже погнали мулов с обрыва
вниз, а эти умные животные ни за что не пошли бы в пропасть. Я оглянулся,
но туман застилал все. Тогда я решил рискнуть и чуть слышно шепнул Эмме:
- Послушайте, я уверен, что этот обрыв не так страшен, как кажется. Не
решитесь ли вы спрыгнуть вниз вместе со мною?
- Конечно, - не задумываясь ответила она, - лучше сломать себе шею,
чем умереть от ножа разбойников. Но надо выждать удобную минуту. Если они
увидят, что мы бежим, то будут стрелять.
Мы стали выжидать. Разбойники кончали свои расчеты с четвертым и
последним купцом, за ним наступала наша очередь, и мы готовы были на глазах
у всех кинуться с обрыва, когда неожиданно несчастный, которого обыскивали
в этот момент разбойники, вдруг вырвался у них из рук и бросился бежать
вниз по дороге, под гору. Разбойники кинулись за ним, забыв о нас. Только
один из них остался на страже у дверей дилижанса, в котором находились три
купца и патер. С криком и смехом пустились они в погоню за несчастной
жертвой, стреляя в нее на ходу; наконец один из выстрелов попал в беглеца,
тогда они накинулись на несчастного и прикончили его ножами.
- Не смотрите туда, - шепнул я своей соседке. - Следуйте за мной,
пора!
В следующий момент мы были уже на краю обрыва; под ногами у нас
расстилался густой туман. С минуту я колебался, но Эмма, не дожидаясь меня,
прыгнула вниз. К своему великому облегчению я услышал ее голос всего в
нескольких футах и немедленно последовал ее примеру. Мы стали осторожно
спускаться по крутому скалистому обрыву, окутанные со всех сторон туманом,
пронизывавшим нас насквозь. Мне думается, что наше исчезновение оставалось
некоторое время незамеченным, так как стороживший дилижанс бандит был
всецело поглощен процессом убийства бежавшего купца; все его внимание было
обращено в ту сторону, а получивший помилование патер ничего не видел
вокруг себя, так как, закрыв лицо руками, упал на колени и молился, припав
к земле.
Чем ниже мы спускались, тем реже и прозрачней становился туман, так
что скоро мы могли различить, что идем по узкой крутой тропе, по левую
сторону которой гора спускалась совершенно отвесно, а у подножия ее
раскинулась долина, поросшая густым лесом. Менее чем в десять минут мы были
уже внизу и, не слыша за собой погони, приостановились на минуту -
отдохнуть и обдумать, что делать дальше. В пяти шагах от того места, где мы
стояли, скала обрывалась так отвесно, что ни одна кошка не могла бы
взобраться на нее.
- Это место сравнительно безопасное, - сказал я.
- Да, но оставаться здесь мы не можем, - возразила Эмма, и не успела
она докончить фразы, как над нами раздался душераздирающий вопль, и сквозь
туманный покров, расстилавшийся над нами, мы увидели, как что-то громадное
мелькнуло в воздухе, приблизилось, рухнуло с грохотом и тут же разбилось в
щепки. Мы подбежали к месту катастрофы, но перед нами была только груда
обломков и изуродованные тела наших бывших спутников. Полные ужаса мы
бежали, бежали под защиту деревьев внизу в долине, инстинктивно стараясь
укрыться от грозящей нам опасности.
ГЛАВА II
Гациенда
- Что это? - вдруг спросила Эмма, указывая на каких-то животных,
видневшихся невдалеке в чаще диких бананов. Я посмотрел в указанном
направлении и увидел, что это были два мула, из тех, которых разбойники
погнали вниз с обрыва, о чем свидетельствовали еще висевшие у них на шее
хомуты с обрезанными постромками. Я без труда поймал этих мулов, на одного
из них посадил молодую девушку, а на другого вскочил сам; оба мы отлично
сознавали, что единственное наше спасение - в бегстве. Но в тот самый
момент, когда мы готовы были тронуться в путь, я услышал позади себя голос,
окликнувший меня: "Синьор! Синьор!" Выхватив пистолет, я обернулся и увидел
мексиканца, лицо которого мне показалось знакомым.
- Не стреляйте, синьор, - продолжал человек на ломаном английском
языке, - я ваш погонщик Антонио, мой товарищ упал вон туда. - И он указал
на зиявшую пропасть обрыва. - Вы спасаетесь от тех злых людей, я тоже,
сейчас они будут искать вас здесь и убьют всех. Куда вы хотите ехать?
- Знаете вы дорогу в гациенду де-Концепцию, близ города Сан-Хозе? -
вмешалась в разговор Эмма.
- О, да, синьора, я хорошо знаю гациенду синьора Гомеца и доставлю вас
туда завтра же, если вы желаете.
- Ну, так ведите нас туда, - сказал я, и мы двинулись в путь по
направлению к видневшимся впереди холмам.
Перед закатом солнца мы благополучно добрались до какой-то убогой
индейской хижины, где нам удалось поесть бобов и хлебных лепешек и
расположиться на ночлег под кровлей из свежих ветвей, через которую на нас
всю ночь капал дождь.
На рассвете я вышел и застал Антонио в беседе с индейцем, хозяином
хижины, приютившим нас у себя.
- Что такое, Антонио? Уж не разбойники ли напали на наш след? -
спросил я.
- Нет, синьор, о них мы, вероятно, больше не услышим, но этот синьор
говорит, что в Сан-Хозе теперь много больных.
На это я возразил, что тем не менее намерен добраться туда. Сначала
Антонио отказался было продолжать с нами путь, но испугавшись возможной
встречи с разбойниками и отчасти соблазнившись крупным вознаграждением,
обещанным ему за услугу, согласился, и мы продолжали путь. Под вечер
второго дня Антонио указал нам видневшуюся вдали гациенду де-Концешшо,
красивое белое здание на горе над Сан-Хозе, маленьким убогим городишкой с
3000 душ населения.
Когда мы подъезжали к воротам города, то услышали позади себя крик и,
оглянувшись увидели двух конных мексиканцев, вооруженных ружьями, махавших
нам и требовавших, чтобы мы повернули. Приняв их за нагнавших нас бандитов,
мы погнали измученных мулов во весь опор, и всадники, гнавшиеся за нами до
известного места, отмеченного большим белым камнем, махнули рукой и
повернули обратно.
Теперь мы ехали по главной улице города, которая к немалому нашему
удивлению была совершенно безлюдна. Когда мы приблизились к базарной
площади, нам попалась навстречу большая фура, нагруженная чем-то и накрытая
черным сукном, причем нос и рот возницы были спрятаны в его толстом кашнэ.
Мы въехали на площадь, окруженную со всех сторон колоннадой.
- Посмотрите, как эти люди спят, - заметила Эмма, указывая на ряд
неподвижно лежавших под одеялами человеческих фигур, расположившися под
арками колоннады. - Что за странный народ. Спать на улице среди бела дня!
Я увидел, как некоторые из лежавших приподнимались и снова падали на
свои матрацы и подстилки из листьев или старых лохмотьев и метались
тревожно и болезненно.
Когда мы проезжали в каких-нибудь трех шагах от них, одна старая
женщина вдруг сдернула одеяло с лежавшей на земле и, как мы полагали,
спящей молодой женщины и принялась обливать ее водой из фонтана. Одного
взгляда было для меня достаточно, чтобы убедиться, что лицо несчастной
утратило всякий облик человеческий от сплошной коры оспенных язв, а тело ее
представляло столь ужасное зрелище, что я не в состоянии передать этого.
Я бессознательно затянул повод, и мой мул тотчас остановился.
- Черная оспа, - прошептал я. - И эта сумасшедшая пытается излечить ее
холодной водой!
Старуха подняла на меня глаза и сказала:
- Si, senor inglese, viruela, viruela... - и залепетала еще что-то,
чего я не мог уже разобрать.
- Она говорит, - перевел Антонио, - что четверть населения уже
вымерла, и что больных больше, чем здоровых...
- Бога ради, бежим отсюда! - воскликнул я, обращаясь к Эмме, так же
задержавшей своего мула и смотревшей полными ужаса глазами на несчастных
страдальцев, распростертых на земле.
- Ах! - воскликнула она. - Вы - врач, неужели вы не можете ничем
помочь этим несчастным?
- Что за безумие! - воскликнул я резко. - Можно ли рисковать вашей
жизнью, да и к тому же я один здесь решительно не могу быть полезен: у меня
нет под рукой никаких средств, никаких лекарств... Едем скорей! - И схватив
ее мула под уздцы, я потащил его за собой через город, по направлению к
гациенде, расположенной на горе над городом.
Четверть часа спустя мы уже въезжали во двор гациенды; здесь царили
мертвая тишина и безлюдье; единственным живым звуком, доносившимся до
нашего слуха, было жалобное мяуканье кошки где-то на чердаке. Но вот нам
навстречу выбежала собака, громадное животное из породы мастиффов,
отличающихся чрезвычайной злобностью, но вместо того, чтобы зарычать на
чужих людей, она ласково приветствовала нас вилянием хвоста. Мы сошли с
мулов и постучались, но никто не отозвался. Тогда я толкнул ногой дверь,
она тотчас же открылась, и мы вошли. С первых же шагов для нас стало ясно,
что гациенда покинута. Маленькое кладбище в конце сада, близ часовенки,
объяснило нам, почему это прекрасное жилище брошено на произвол судьбы.
Здесь было несколько свежих могил, очевидно, батраков и слуг, а в особой
ограде, где покоился прах усопших членов фамилии Гомец, тоже чернел новый
холм; как мы узнали впоследствии, под ним лежал прах мужа Эмминой тетки,
синьора Гомец.
- Это, несомненно, жертвы оспы, - произнес я. - Нам нельзя оставаться
здесь.
Мы снова сели на своих замученных мулов и решили ехать дальше, куда
глаза глядят, лишь бы уйти от заразы. Но не более как в двух милях от
гациенды, мы были остановлены двумя вооруженными полицейскими, которые
заявили нам, что если мы, вопреки их запрету, поедем дальше, то они будут
стрелять и заставят нас вернуться назад.
Теперь мы только поняли, что проникли за черту оспенного кордона и
должны оставаться в этой черте до тех пор, пока не пройдет шесть недель
после последнего случая оспы. Делать было нечего, мы вернулись в покинутую
гациенду и в этом гнезде заразы устроились как могли. Пищевых припасов
здесь было много, так же и скота, так что в молоке и мясе не было
недостатка. Антонио принял на себя заботу о скоте и исполнял обязанности
слуги. В саду было вдоволь плодов и овощей, а в амбарах - муки и зерна.
С плоской крыши гациенды нам видна была как на ладони вся базарная
площадь городка, и в течение трех недель или более мы были свидетелями
отвратительных сцен и ужасов. А ночью, когда уже не были видны предсмертные
муки этих несчастных, мы слышали их стоны, вопли и рыдания и неумолчный
звон церковных колоколов, звонивших не переставая для того, чтобы отогнать
демона заразы или возвестить о полуночной мессе, которую служили
священники, в надежде вымолить у бога пощаду и помилование. По мере того
как ряды духовенства редели, этот звон становился все слабее и слабее, пока
наконец не смолк совершенно. Вскоре живых не хватало, чтобы зарывать
мертвых, и некому было для больных принести воды. Мне удалось узнать, что
лет двенадцать тому назад один американский филантроп-энтузиаст прибыл сюда
в сопровождении маленького санитарного отряда с целью привить оспу всему
населению.
В начале все шло довольно благополучно, но когда прививки стали
нарывать, среди пациентов началась смута, а местный глава духовенства
вселил еще большее недоверие и ненависть к ученому филантропу, заявив, что
оспа одно из испытаний, ниспосылаемых богом и что противодействовать этой
болезни - грешно.
Так как до этого времени оспа не посещала Сан-Хозе, то послушные чада
церкви и своего духовного пастора чуть не побили камнями
американца-филантропа и изгнали его отряд за пределы своего округа. А
теперь их дети и внуки пожинали плоды их недальновидности.
По прошествии двух недель пребывания в этом очаге заразы, я дошел до
того, что готов был наложить на себя руки. Я чувствовал, что если еще
останусь здесь, то, несмотря ни на какие предосторожности, должен заболеть
от одной мнительности. И вот через посредство Антонио я вступил в долгие
переговоры с офицером, начальником карантинной стражи, и в конце концов
дело было покончено на том, что за сумму в двести долларов наше бегство
сквозь карантинный кордон не будет замечено в ночной темноте.
В назначенный день, около девяти часов вечера, мы должны были покинуть
гациенду все трое. За четверть часа до этого я сам прошел в конюшню, чтобы
проверить все ли готово к нашему отъезду. И что же? У конюшни, на дворе,
около бака с водой, я увидел Антонио, корчившегося от боли в спине.
Достаточно мне было взглянуть на него, чтобы убедиться в том, что у него
появились все признаки страшной заразы. Сознавая, что времени терять
нельзя, я сам оседлал мулов и вывел их к крыльцу.
- А где же Антонио? - тотчас осведомилась Эмма.
- Он уехал вперед, чтобы убедиться, что путь свободен, - солгал я. -
Он встретит нас по ту сторону гор.
Мы выехали из ворот гациенды.
Путешествие наше было довольно странным, но о нем я не стану
рассказывать, так как вообще упомянул обо всех этих давно прошедших
событиях, лишь потому, что они особенно ясно иллюстрируют то, как важнейшие
события моей жизни находились в какой-то таинственной связи с оспой. Я
родился, когда отец мой хворал оспой, женился после того, как бежал из
оспенного карантина, я... но остальное я расскажу в свое время, а теперь
скажу, что мы с Эммой в конце концов благополучно добрались до Мексико, где
и повенчались. А десять дней спустя были уже на палубе большого океанского
парохода, отправлявшегося в Англию.
ГЛАВА III
Сэр Джон Белль
Эмма Беккер принесла мне в приданное около пяти тысяч долларов, и мы
решили употребить эти деньги на то, чтобы мне устроиться и приобрести
практику. Этой суммы, конечно, было далеко не достаточно, чтобы купить
практику в Лондоне, и я поэтому избрал Денчестер, где имя Терн было уже
достаточно известно и где с успехом практиковали мой отец и дед.
Прибыв туда, я узнал, что только один из моих собратьев, Джон Белль,
мог быть для меня опасен в смысле конкуренции. Начав свою карьеру в
качестве ассистента моего отца, этот человек купил у него право на его
практику, когда отец захворал и принужден был покинуть Англию. Не будучи ни
искусным, ни знающим врачом, сэр Джон обладал самоуверенностью, скрывающей
недостаток знаний, и заставлял забывать свои ошибки всегда имевшимися у
него наготове оправданиями. Нет надобности говорить, что он был столь же
богат, как и популярен, и только жалкие крохи выпадали на долю его менее
счастливых коллег. Кроме того, за эти годы он успел приобрести громадное
влияние и на общественные дела, был членом всевозможных обществ, на которые
щедро жертвовал, а потому постоянно нуждался в больших суммах.
Приехав в Денчестер, я счел долгом посетить сэра Джона Белль и
сообщить ему, что думаю поселиться и составить себе практику в Денчестере.
Это, как мне показалось, не особенно ему понравилось.
- Ну, конечно, для вас, как сына моего покойного друга, я сделаю все,
чтобы помочь устроиться, но должен сказать, что явись сюда сам великий
Гален или Гарвей, вряд ли даже им удалось бы составить себе здесь приличную
практику.
- Тем не менее, я хочу попытать счастье, сэр Джон, и буду надеяться на
кой-какие крохи со стола богача, - пошутил я.
- Да, да, Терн, вы можете рассчитывать на меня, конечно! - И улыбкой
он дал мне понять, что аудиенция окончена.
Я ни одной минуты не обманывался в этом человеке; я знал, что он
постарается отнять каждую кроху, которая случайно перепадет мне, и что для
моего блага он не пошевельнет пальцем.
Спустя две недели после этого визита мы с женой поселились в
Денчестере, в старинном кирпичном доме времен королевы Анны. Местоположение
его для практикующего врача было удобно: он стоял в двух шагах от главной
торговой площади, в самом центре Денчестера и имел две великолепные
приемные комнаты со старинными резными украшениями на потолке и стенах.
Мы с женой делали все возможное, чтобы приобрести практику. Сделали
визиты старым друзьям отца и деда, посещали миссионерские собрания и
несмотря на расходы пригласили к вечернему чаю нескольких старушек, слывших
за первейших городских сплетниц. Они явились, пили чай и оглядывали мою
новую обстановку, точно на аукционе. А в результате, одна из них ядовито
заметила мне, что мои хирургические инструменты далеко не так красивы, как
инструменты "дорогого нашего сэра Джона", так как у его инструментов все
ручки чисто слоновой кости в серебряной оправе.
... ... ...
Продолжение "Доктор Терн" Вы можете прочитать здесь
Читать целиком |
Доктор Терн