Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Кольер, Джон - Кольер - Сборник новелл "На полпути в ад"

Проза и поэзия >> Переводная проза >> Кольер, Джон
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Джон Кольер. Сборник новелл "На полпути в ад"

----------------------------------------------------------------------------

Перевод с английского

ББК 84.4 Вл

К 62

"Художественная литература", М.: 1991

OCR Кудрявцев Г.Г.

----------------------------------------------------------------------------

JOHN COLLIER
1901-1980
Вступительная статья и составление В. СКОРОДЕНКО
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МИР ДЖОНА КОЛЬЕРА


     " - Умоляю вас, сэр, - воскликнула она... - вы мне одно скажите: куда я попала?

     - В Ад, куда же еще! - ответил он, рассмеявшись от всего сердца.

     - Ох, вот счастье-то! - воскликнула девушка. - А я было решила, что это Буэнос-Айрес.

     - Они почти все так думают, - заметил наш герой, - из-за этого лайнера".

     Такой диалог происходит в новелле "Дьявол, Джордж и Рози" между двумя последними персонажами, и он отражает принципы, с которыми ее автор подходил к построению своих прихотливых, барочных, гротескных и большей частью фантастических сюжетов. Писатель, как то типично для создателей английской философско-нравоописательной притчи от Свифта до Мюриэл Спарк, брал за основу либо чисто фантастическое допущение, либо ситуацию, вполне правдоподобную и даже житейскую, однако напряженную до абсурда и гротескно заостренную, как, например, в рассказах "Другая американская трагедия", "Дождливая суббота" или "Бешеные деньги". Но в рамках фантасмагории или абсурда действие развивалось в согласии с определенными закономерностями, персонажи поступали именно так, как диктовали их характер и коллизия, в которую они попадали по воле автора.

     Старинная мудрость гласит, что в каждом безумии есть своя логика. Есть она и в приведенном разговоре. Поскольку в наш просвещенный и механизированный век ладья Харона превратилась в огромный лайнер, а расстояние между Землей и Адом, как убедительно продемонстрировали читателю, - немалое, Хароновы "пассажирки" логично заключают, что пересекли океан; а Буэнос-Айрес мнится им потому, что для большинства из них он и вправду равнозначен прельстительному раю - нечто вроде голубой мечты Остапа Бендера о Рио-де-Жанейро, где все ходят в белых штанах: пошлый вариант -пошлого счастья. И Рози, по природе чуждая пошлым идеалам, вполне естественно радуется, что не угодила в Буэнос-Айрес: ад для нее предпочтительней. Можно видеть, что тут все взаимообусловлено и вытекает одно из другого, так как безумный фантастический мир кольеровского повествования существует по своим законам, не менее строгим, нежели законы реального мира, даром что они зачастую действуют по зеркальному принципу - с обратным знаком, как, скажем, в рассказе "На полпути в ад", где над эскалатором в преисподнюю красуется "наоборотное" табло "Держитесь неправой стороны". Да и фантастическая вселенная новелл Кольера нередко не только выявляет и выражает реальность с ее абсурдными несоответствиями, но суть та же реальность, однако увиденная в немыслимом ракурсе и требующая совсем другой оценки. Так, ад как две капли воды похож на серое жилое предместье большого промышленного города (в данном случае Лондона), от какового уподобления читателю рукой подать до вывода, что предместье-то и есть самый натуральный ад ("Дьявол, Джордж и Рози").

     Легкость, с которой сосуществуют, сопрягаются, взаимопроникают и отождествляются реальность и фантасмагория, пожалуй, самая примечательная черта творческой манеры английского писателя Джона Генри Нойеса Кольера (1901- 1980), чья литературная биография не лишена известной парадоксальности, какой отмечено и его сравнительно небольшое наследие. Он родился в семье потомственных интеллигентов, вхожих в великосветские круги, получил прекрасное образование на дому, печататься начинал в частных или малотиражных изданиях. Он долгое время (в 20-30-е годы) редактировал поэтический раздел журнала "Тайм энд тайд", имевшего хождение преимущественно в среде верхнего эшелона гуманитарной интеллигенции.

     В определенном смысле Кольер был космополитической фигурой. Еще до войны он побывал в Голливуде, где успешно сотрудничал в качестве сценариста с середины 30-х годов (последний его сценарий относится к 60-м). В 1940 или 1941 году он уехал в США, спустя четверть века после войны перебрался во Францию, затем вернулся на родину, где и умер. По всем объективным данным он, таким образом, принадлежал к рафинированному кругу "высоколобых" литераторов. Тем не менее писателем "для избранных" он не был.

     Романы Кольера, получившие лестную оценку у знатоков и любителей изящного, были в свое время достаточно популярны и выходили общедоступными многотиражными изданиями, хотя теперь они скорее достояние истории литературы - тонкие, острые и довольно смелые по тогдашним канонам нравоописательные бурлески "Жена-обезьянка" (1930) и "Обори гнусного беса" (1934), а также антиутюпия "Круг замкнулся" (1932), изображавшая разоренную и разрушенную войной Англию 1995 года. Однако подлинную славу по обе стороны Атлантики принесли ему рассказы, печатавшиеся в различных периодических, преимущественно американских, изданиях и отдельными сборниками: "Еще никто не вернулся" (1931; первая книга новелл, вышедшая ничтожным тиражом, "Дьявол и прочие" (1934), "Весь секрет в мускатном орехе" (1943), "Выдумки на сон грядущий" (1951). Новеллы Кольера пользовались таким успехом, что в англоамериканской критике появился и какое-то время имел хождение термин "a Collier story" ("рассказ в манере Кольера"), образованный по аналогии с "well-made story" ("хорошо сработанный рассказ"). Следует признать - и читатель настоящей книги с этим, надеемся, согласится, - что кольеровские новеллы действительно "сработаны" на славу.

     Одна из причин популярности рассказов Кольера, думается, та, что в его творчестве слились английская и американская школы новеллы. Сгущенный гротеск Э. По, "черный юмор" фантазий А. Бирса, невозмутимая интонация и непредрекаемые скачки концовок, характерные для О. Генри, накладываются у Кольера на свойственные английской новелле пристальное внимание к материальному окружению персонажей, морализующую тенденцию, мастерство комедии нравов, нередко переходящей в сатиру на нравы, и парадоксальное "обыгрывание" обыденного с выворачиванием наизнанку привычных штампов, шаблонов и стереотипов поведения и мышления, что с блеском делали Оскар Уайльд или старший современник Кольера Олдос Хаксли.

     Художественная дидактика Кольера, как и разоблачение им нормативных шаблонов, - явление особого свойства. Он порой завершает свои микропритчи, извлекая "мораль" и преподнося ее читателю, можно сказать, на блюдечке: "Девушки, легкомысленно отказывающиеся от низкорослых голубоглазых мужчин, рискуют остаться при собственном интересе" ("На полпути в ад"). Верить ему в таких случаях не рекомендуется - он явно пародирует облегченное душеспасительное чтиво. Речь в этом рассказе идет вовсе не об уроке девушкам, а о несостоятельности самоубийства как выхода из жизненных трудностей вообще и о глупости самоубийства на почве неразделенной любви в частности. Банальная вроде бы самоочевидность, прописная истина, но истина истине рознь. К прописям, выработанным человечеством за века социального и нравственного взросления, писатель относился с полным уважением и доверием - в отличие от истин мнимых, продиктованных нормативной моралью стяжательства и эгоизма и освященных образом жизни двух стран, которые Кольер хорошо знал и где, за редким исключением, разворачивается действие его произведений, - Великобритании и США.

     Героиня маленького романа Мюриэл Спарк "Умышленная задержка" (1981) вспоминает, как в детстве ее заставляли для улучшения навыков чистописания переписывать сентенции типа "Честность - Лучшая Политика" и "Не все то Золото, что Блестит": "Приходится признать, что сии наставления, над которыми я тогда не задумывалась по своему детскому легкомыслию, но в которых усердно украшала завитушками прописные буквы, оказались, к моему удивлению, совершенно истинными. Им, может быть, недостает великолепия Десяти Заповедей, зато они ближе к существу дела".

     Об истинности этих наставлений (как, впрочем, и библейских заповедей во главе с первейшей из них - "Не убий") и о ложности софизмов, которыми их подменяют, собственно, и писал Кольер, поскольку во всех его произведениях толкуется о неотвратимом, пусть принимающем фантастические, если не сказочные, формы воздаяния за отступление от истин и слепое следование мнимостям. При этом трудно не заметить, что забвение общечеловеческих нравственных норм, как правило, сопровождается у его персонажей истовой, подчас до одурения, преданностью социальным фикциям и догмам, возводимым в абсолют, как в рассказах "Без посредства Голсуорси" и "Каната хватает", главные действующие лица которых прекрасно сочетают моральное бесстыдство с нежно лелеемым комплексом британского "офицера и джентльмена" и "сахиба" на службе в колониях.

     По верному наблюдению американского литературоведа Г. X. Уоттса, "рассказы Кольера лишь укрепляют в благоразумном читателе ощущение морального и интеллектуального благополучия" {Contemporary novelists/ Ed. J. Vinson. - Lnd. : St. James Press, 1976, p. 295.}. Естественная, добавим, реакция со стороны читателя благоразумного, с которым, понятно, ни когда не случится того, что происходит с персонажами Кольера; эти постоянно попадают в неприятные положения, терпят фиаско, губят других и сами гибнут по причине своего неблагоразумия, а проще сказать - глупости, открывающей дорогу пороку. Порок же у Кольера неизменно бывает наказан (что, однако, далеко не всегда сопровождается торжеством добродетели), за нарушение моральных истин и заповедей обязательно следует расплата.

     И пороки, и грехи, и глупость, о которой говорится у Кольера, довольно древнего происхождения, но с тех незапамятных времен, когда они были впервые осознаны как таковые, человечество, обогатив их новыми формами, мало что изменило в них по существу. "Не. убий" так и осталось "Не убий" (рассказы "Перестраховка", "Другая американская трагедия", "Ночью все кошки черны", "Ловец человеков", "Бешеные деньги", "До встречи на Рождество"), "Не укради" осталось "Не укради" ("Вариации на тему", "Творческое содружество"), "Не прелюбодействуй" осталось "Не прелюбодействуй" ("Всадница на сером коне", "На добрую память", "Каната хватает", "В самом Аду нет фурии... ") и запрет вожделеть к чужому тоже сохранил свой изначальный однозначный смысл ("Зеленые мысли", "Бешеные деньги", "Все отменяется", "Карты правду говорят"). Глупость в рассказах Кольера предстает все той же глупостью, а чванство - чванством, равно как вульгарность, тупая самовлюбленность, торжествующее невежество и т. п. Его персонажи в буквальном смысле слова ловятся на собственные пороки и на собственных пороках, пытаясь достичь благополучия, успеха, богатства и прочего в обход нравственности, - "Ловец человеков", "Все отменяется", "Карты правду говорят", "Каната хватает", "Перестраховка", "Спящая красавица", "Дождливая суббота" и многие другие новеллы.

     Что там ни говори, а стойкий моральный подтекст изображаемого - отличительное качество британской литературной традиции.

     А так как пороки, с которыми имеет дело эта традиция, особой новизной не отмечены, о чем уже говорилось, то и в сюжетах кольеровских новелл можно иной раз распознать знакомые модели, хотя осмыслены они и представлены, разумеется, в пародийном, гротескно стилизованном "ключе". В "Другой американской трагедии" проглядывает история про Красную Шапочку, в рассказе "Дьявол, Джордж и Рози" угадывается миф об Орфее и Эвридике, обрамляющая новелла распространенного в литературах Востока цикла сказок (или рассказов) Попугая присутствует в "Хищной птице", а сказочный сюжет о спящей красавице очевиднейшим образом использован в одноименной новелле. Возникают и вполне оправданные ассоциации с сюжетными и композиционными решениями, предложенными в свое время другими авторами. Так, "Зеленые мысли" отчетливо перекликаются с "Цветением странной орхидеи" Г. Дж. Уэллса, а "Перестраховка" приводит на память классическую схему хрестоматийного рассказа О. Генри "Дары волхвов".

     Что касается нечистой силы, то она выступает у Кольера в полном соответствии с амплуа, отведенным ей в фольклорной и литературной традиции: как враг рода человеческого, обманутый и посрамленный лукавым смертным ("На полпути в ад", "Кино горит", "Дьявол, Джордж и Рози", "Когда падает звезда"), как коварный и красноречивый соблазнитель мефистофелевского толка ("Правильный шаг"), как орудие высшей справедливости и воздаяния по заслугам ("Придуманный мистер Вельзи").

     Древние пороки, однако, предстают в рассказах Кольера в одеждах вполне современных - и в переносном, и в прямом смысле: "Никогда еще желтый жилет не овладевал самыми потаенными мыслями Генри; никогда прежде не олицетворял он собой так явственно, как сегодня, независимость, положение в обществе, обеспеченную жизнь, умение нравиться" ("Все отменяется"). Но и обряженные с иголочки, они под пером Кольера выглядят не привлекательней, чем в библейские времена, а то и еще уродливее, потому что измельчали. Соединение тупости, глупости, беспардонности и веры в собственную непогрешимость, известное под именем британского снобизма, явно не смотрится в сопоставлении с образцами ветхозаветной гордыни и взывает не столько к праведному пафосу изобличения, сколько к желанию изничтожить острым сатирическим пером, с чем Кольер справляется весьма успешно ("Каната хватает"). А в одной из крайне малочисленных у него новелл с открытой политической тенденцией объектом сатиры становится качество, распространенное среди соотечественников писателя и заключающееся в несколько параноидальном стремлении объяснять собственные ошибки происками враждебных сил и "рукой Москвы" ("Без посредства Голсуорси").

     Придерживаясь истины, Кольер показывает древние грехи зависти и вожделения трансформированными - в духе времени - в жадность к деньгам вообще, а к чужим - в особенности; она становится сущностью его персонажей и двигателем действия в таких рассказах, как "Бешеные деньги", "Перестраховка", "Другая американская трагедия", "Ночью все кошки черны", "Все отменяется", "Спящая красавица", "Зеленые мысли", "Карты правду говорят", "Чудеса натурализма". Лики жадности весьма разнообразны, но читатель не найдет среди них ни одного симпатичного; правда, столь же малоприятны у Кольера и облики всех остальных пороков в их "оцивилизованном" варианте.

     Мишенью гротесков Кольера становятся не только современные нравы, но и социальные явления - замкнутый на себя мир кинобизнеса ("Кино горит", "Все отменяется", "Гей О'Лири"), индустрия производства бестселлеров и литературных репутаций ("Вариации на тему", "Творческое содружество"), самоновейшие помрачения разума типа возведенного в культ психоанализа ("Толкование сновидения"). А коль скоро исконные глупости человеческого рода показаны автором в современном их бытовании, то и ведомство, в обязанности которого от сотворения мира входит насаждать пороки и глупости, одновременно их наказывая, тоже претерпевает существенную модернизацию. Фантазия Кольера по части выдумки непередаваемо комичных и в то же время логически обоснованных форм и признаков такой модернизации дьявольского промысла неисчерпаема и парадоксальна. Ее венец - концепция ада как претворенного в вечность образа существования мелкобуржуазного лондонского предместья ("Дьявол, Джордж и Рози") или как безостановочно, без перерывов и выходных, работающего второразрядного танцевального зала ("Правильный шаг"). Точность и расчетливая аккуратность в описаниях самых ничтожных мелочей свойственны Кольеру, бесстрастно ироничному создателю своей фантастической реальности, которую он выстраивает с учетом ее сказочных закономерностей и извращенной, однако на свой лад последовательной логики - именно ею определены, скажем, форма и направление зеленых (в буквальном значении) мыслей мистера Маннеринга из одноименной новеллы или поведение орангутана-литератора ("Вариаций на тему").

     Выраженное фантастическое начало или, на худой конец, незначительное гротескное смещение действительности - а последнее показательно даже для бесспорно реалистических рассказов "Бешеные деньги", "На добрую память" или "Все отменяется" - служит у Кольера, помимо прочего, той же цели, достижению которой способствует и его отточенный, сдержанный, описательный, чуть-чуть манерный и окрашенный более или менее явной иронией стиль, - созданию дистанции между автором и читателем. Фантастика Кольера качественно иного порядка, чем, например, у Гоголя или Булгакова При всей невероятности, непостижимости ситуаций в повести "Нос" и романе "Мастер и Маргарита" фантастическое в них воспринимается как своеобразное продление реальности, ее дополнительная модификация. Читатель способен отожествить себя с персонажами Гоголя и Булгакова - не демонического ряда, конечно, а лицами реального плана. У Кольера такое отожествление невозможно: его интеллектуальные комедии нравов разыгрываются на замкнутой площадке сконструированной художественной действительности, где реальное, жизнеподобное и откровенно сказочное равно далеки от читателя.

     Кольер строит свои новеллы как заведомые литературные опыты - не изображение жизни, но иронический, граничащий с сарказмом комментарий к несообразностям жизни, и от читателя он не ждет сопереживания изображенному здесь читатель призван правильно осмыслить рассказанное и извлечь из притчи надлежащий "урок". Этот подход, родственный брехтовскому принципу отчуждения, показателен для английского эстетизма рубежа веков; среди традиций, питавших творчество Кольера, ближайшим образом заявляет о себе традиция О. Уайльда, автора "Кентервильского привидения".

     Учитывая огромную популярность в Советском Союзе наследия О. Уайльда, Э. По и О. Генри, остается пожалеть, что Джон Кольер приходит к русскому читателю с большим опозданием. Но период наибольшего увлечения Кольером в Англии и США пришелся на конец 30-х-40-е годы, время, когда советским людям было не до изящных умозрительных фантазий. Когда же во второй половине 50-х годов современная зарубежная литература вновь стала широко переводиться в Советском Союзе, Кольер у себя на родине как-то незаметно выпал из литературного обихода - как выпало его имя из престижного ежегодника "Кто есть кто": в выпуске 1958 года статья о нем еще имелась, а в 1959 году ее уже не было. И даже смерть писателя, на которую откликнулся американский журнал "Тайм", британская "Тайме" обошла молчанием.

     Писательская слава имеет свои приливы и отливы, но опыт показывает, что меткое и талантливое слово, однажды произнесенное в литературе, в ней остается и находит своего благодарного читателя. Рассказы Джона Кольера вошли в классический фонд британской новеллы XX века. Пришел черед их автору встретиться и со своим русским читателем.
В. Скороденко

НА ДНЕ БУТЫЛКИ
Перевод. Макарова М. , 1991 г.


     Фрэнклин Флетчер мечтал пожить красивой жизнью: тигровые шкуры, прекрасные женщины. Правда без шкур он, пожалуй, мог бы и обойтись. Но, увы, прекрасные женщины тоже были недосягаемы. И на службе, и в доме, где он снимал квартиру, все девушки напоминали ему то мышей, то котят или кошек и, как правило, не очень стремились соответствовать рекламным образцам. Другие никогда ему не встречались. В тридцать пять лет он покончил с бесплодными мечтаниями и решил, что пора поискать утешение в хобби, в этом жалком подобии счастья.

     Он с хищным видом слонялся по глухим закоулкам, высматривая в витринах у старьевщиков и антикваров, что бы ему, черт возьми, эдакое поколлекционировать. На одной захудалой улочке он набрел на невзрачный магазинчик, в чьей пыльной витрине одиноко красовалась бутыль с великолепной моделью парусника внутри. Было в этом паруснике нечто родственное самому Фрэнклину, и ему захотелось узнать, сколько эта бутыль стоит.

     Магазинчик показался ему тесным и голым. Вдоль стен ютились несколько обшарпанных полок, сплошь уставленных бутылками самой разной формы и величины, внутри которых можно было разглядеть множество вещиц, интересных лишь тем, что их упрятали в эти бутылки. Пока Фрэнклин их изучал, отворилась боковая дверца, и, шаркая, вышел хозяин, морщинистый старичок в старомодной шляпе. Появление покупателя, похоже, удивило его и обрадовало. Он показал Фрэнку несколько букетов, райских птиц, панораму Геттиебергской битвы, миниатюрные японские садики, даже высохшую человеческую голову-все, все в бутылках.

     - А что на той дальней полке? - спросил Фрэнк.

     - Так, кое-какие безделицы. К обитателям тех бутылок принято относиться весьма скептически. Но мне они нравятся.

     Он извлек несколько из пыльного полумрака. В первой оказалась дохлая муха, в других не то конские волосы, не то соломенные стебли, а в прочих и вовсе ни на что не похожие клочья.

     - Милости прошу, - предложил старик, - на любой вкус джинны, духи, сивиллы, демоны и тому подобное. Полагаю, многих из них упрятать в бутылку куда труднее, чем ваш парусник.

     - Но позвольте! Джинны в Нью-Йорке... - перебил его Фрэнк.

     - Именно. Именно здесь можно обнаружить бутылки с самыми незаурядными джиннами. Минуточку терпения. Пробка очень тугая...

     - Тут что, действительно один из... этих? - осторожно спросил Фрэнк. - Вы хотите выпустить его?

     - А почему бы нет? - сказал старик и, оставив в покое пробку, перенес бутыль ближе к свету. - Ну да, один из "этих"... Силы небесные! Гм, "почему бы нет"! Глаза у меня совсем уже не видят. Ведь чуть не откупорил. Здесь обитает пренеприятнейший субъект, да-да! Надо же! Как хорошо, что я не сумел вытащить пробку. Поставим его обратно. Так, в нижнем углу справа. Не забыть бы сделать наклейку с надписью. Ну, а этот образчик уже не так опасен.

     - И что там? - спросил Фрэнк.

     - По моим данным, самая прекрасная девушка в мире, - ответил старик, - не знаю, насколько это вас заинтересует. Сам я ни разу не выпускал ее из бутылки. Давайте поищем что-нибудь более привлекательное.

     - Почему же, с научной точки зрения, довольно любопытно... - попробовал возразить Фрэнк.

     - Наука наукой, а что вы на это скажете? - Старик вытащил пузырек с крохотным, напоминающим насекомое существом, почти незаметным под слоем пыли. - Послушайте.

     Фрэнк приложил пузырек к уху. Кто-то слабеньким голоском шептал: "Луизианец-Саратога, четыре-пятнадцать. Луизианец-Саратога, четыре-пятнадцать", - без конца повторяя всего четыре слова.

     - Боже, что это?

     - Кумекая Сивилла собственной персоной. . Редчайший экземпляр. Слышите, теперь она предсказывает результаты скачек.

     - Действительно, редчайший, - согласился Фрэнк. - И все же хотелось бы взглянуть на ту, которую вы отложили. Преклоняюсь перед красотой.

     - И в душе художник, я? - улыбнулся старик. - В таком случае вам просто нужно подобрать себе надежный, умелый, способный выполнить любое ваше приказание экземпляр. Уж поверьте. Ну вот, например, этот. Рекомендую, не раз его испытывал. Очень хорош. Обслужит по первому разряду.

     - Если так, почему же у вас нет дворца, тигровых шкур и прочего, чем в таких случаях обычно обзаводятся?

     - Все это у меня уже было. Он устроил. Кстати, с этой бутылки и началась моя коллекция. Все, что здесь собрано, тоже он достал. Сначала я потребовал себе дворец, с картинами, мрамором, рабами и с упомянутыми вами тигровыми шкурами. А потом приказал на одну из шкур уложить Клеопатру.

     - Ну и что вы о ней скажете? - взволнованно спросил Фрэнк.

     - Для человека разбирающегося очень недурна, - ответил старик. - Мне все это очень скоро надоело. И я подумал: "Мне бы магазинчик, буду себе торговать бутылками со всякой всячиной". Попросил своего малого. Он мне и Сивиллу добыл, и того чуть было не выпущенного нами свирепого дружка. Все остальное тоже он.

     - Значит, он в этой бутылке? - спросил Фрэнк.

     - В этой, в этой. Послушайте сами.

     Фрэнк приложил ухо к стеклу. Надрывающий душу голос молил: "Выпустите меня. Умоляю. Выпустите меня, пожалуйста. Исполню любое ваше желание. Только выпустите. Я не причиню вам зла. Ну выпустите. Хоть ненадолго. Выпустите меня. Исполню любое ваше желание. Ну, пожалуйста... ". Фрэнк взглянул на старика.

     - Надо же, он действительно здесь, в бутылке.

     - Разумеется, здесь, - обиженно сказал старик. - Не стану же я предлагать вам пустую бутылку. За кого вы меня принимаете, молодой человек? По правде говоря, мне не хочется с ним расставаться, я к нему привязан, но вы все же мой первый покупатель, я столько лет ждал.

     Фрэнк снова поднес к уху бутылку: "Выпустите меня. Выпустите. Ну, пожалуйста. Испо... "- Боже! - вырвалось у Фрэнка. - И он все время так?

     - Наверное. Признаться, я редко его слушаю. Предпочитаю радио.

     - Похоже, бедняге там несладко, - с сочувствием заметил Фрэнк.

     - Возможно. Кажется, они не любят свои бутылки. А мне бутылки очень нравятся. Есть в них некая притягательность. Помнится, я как-то...

     Но тут Фрэнк его перебил: - Скажите, он действительно неопасен?

     - Помилуйте, совершенно безвреден. Некоторые считают их коварными, - дескать, сказывается восточная кровь, и вообще - никогда не замечал за ним ничего подобного. Я часто его выпускал; он все как просишь выполнит-и опять в бутылку. Должен сказать, это настоящий профессионал.

     - Неужели может выполнить любое желание?

     - Любое.

     - И сколько вы за него возьмете? - спросил Фрэнк.

     - Ну, не знаю. Миллионов десять.

     - Ого! Я не миллионер. Но если он действительно так хорош, не уступите ли вы его в рассрочку?

     - Не волнуйтесь. Хватит и пяти долларов. У меня действительно есть все, что я хотел иметь. Вам завернуть?

     Фрэнк отсчитал пять долларов и поспешил домой, изо всех сил стараясь не разбить драгоценную ношу. Войдя в комнату, он тут же вытащил пробку. Из бутылки вырвалась мощная струя прогорклого дыма, который мгновенно сгустился, превратившись в увесистого, шести с лишним футов великана типично восточной наружности, со свисающими складками жира, крючковатым носом, с мощным двойным подбородком и свирепо поблескивающими белками глаз - вылитый кинорежиссер, только покрупней калибром.

     Фрэнк, не сразу сообразив, что бы такое попросить, приказал принести шашлык, кебаб и рахат-лукум. Через секунду все было перед ним.

     Оправившись от изумления, Фрэнк отметил, что принесенные кушанья отменного качества и к тому же искусно разложены на золотых, отполированных до зеркального блеска блюдах с тончайшей гравировкой. Судя по всему, он действительно получил первоклассного слугу. Фрэнк ликовал, но виду не показывал.

     - Золотые блюда превосходны, - небрежно обронил он. - А теперь приступим к делам более важным. Мне необходим дворец.

     - Слушаю и повинуюсь, - почтительно вымолвил смуглый великан.

     - Солидный, построенный с соответствующим размахом, в удобном месте, с соответствующей мебелью, соответствующими картинами, мраморными статуями, драпировками и прочими соответствующими вещами. Побольше тигровых шкур. У меня к ним слабость.

     - Все будет исполнено, господин.

     - Вообще я в душе художник, - пояснил Фрэнк. - Твой прежний хозяин это сразу понял. Так вот, из любви к искусству я вынужден потребовать, чтобы на каждой из шкур лежало по молодой женщине. Они могут быть блондинками, брюнетками, пышными как Юнона и миниатюрными, томными и живыми, всякими - но обязательно красивыми. И не стоит их одевать. Не выношу одежду, это такая пошлость. Ну что, справишься?

     - Справлюсь, господин.

     - Я жду, действуй.

     - Покорнейше прошу вас на минутку закрыть глаза, когда вы их откроете, обнаружите все, что только что перечислили.

     - Ладно, - согласился Фрэнки добавил: - Только без шуточек у меня.

     Итак, он закрыл глаза. Со всех сторон доносилось приятное, с легким присвистом жужжание. Отсчитав ровно минуту, Фрэнк открыл глаза и огляделся. Над ним и впрямь возвышались своды дивного дворца, укомплектованного полным набором колонн, статуй, картин и прочего доступного лишь воображению великолепия, к тому же его взгляд то и дело упирался в тигровые шкуры, на которых возлежали ослепительные юные красавицы в первозданном, не опошленном одеждами виде.

     Трудно передать восторг, охвативший Фрэнка. Он будто пчелка, ненароком залетевшая в цветочный магазин, перепархивал от одной тигровой шкуры к другой. И всюду его встречали чарующей улыбкой, и каждый взгляд манил смелым или тайным призывом. Здесь легкая краска смущения и потупленные глаза, а чуть поодаль жаркий румянец страсти. Вот плечо, оживший мрамор. А вот призывающие к объятью руки, но какие! Кто-то пытается не выдать чувства, напрасные старанья. Кто-то откровенно радуется его любви.

    

... ... ...
Продолжение "Сборник новелл "На полпути в ад"" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Сборник новелл "На полпути в ад"
показать все


Анекдот 
Если у вас в течение года сломался автомобиль при наличии талона ТО, смело предъявляйте претензии сотрудникам ГИБДД. Это они недобросовестно провели техосмотр вашей машины и выдали вам фальшивый талон. И не забудьте про моральный ущерб!
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100