Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Шоу, Ирвин - Шоу - Тогда нас было трое

Проза и поэзия >> Переводная проза >> Шоу, Ирвин
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Ирвин Шоу. Тогда нас было трое

-----------------------------------------------------------------------

Пер. - А.Симонов.

В кн: "Ирвин Шоу. Богач, бедняк". М., "Правда", 1987.

OCR & spellcheck by HarryFan, 14 March 2001

-----------------------------------------------------------------------



    За окном один за другим раздались два выстрела, и Мэнни Брукс проснулся. Он открыл глаза и посмотрел на потолок. Даже сквозь закрытые занавески чувствовалось, что солнце светит вовсю. Он повернул голову. На соседней кровати безмятежно спал Берт. Непотревоженное одеяло охраняло его сны. Мэнни встал с кровати и, как был, босиком, в пижаме, подошел к окну и раздвинул занавески.

    С полей еще тянулся хлопьями утренний туман, а дальше, внизу, гладкое в лучах октябрьского солнца, лежало море. Повторяя линию берега, вдали зелеными грядами поднимались к блеклому небу Пиренеи. Из-за стога сена ярдах в ста от террасы отеля показалась собака, а за нею охотник. Они шли медленно, и охотник перезаряжал ружье. Глядя на него, Мэнни с нежностью завзятого чревоугодника вспомнил вчерашний ужин - отъевшуюся на летних кормах жирную куропатку.

    Охотник был пожилой, в рыбацкой штормовке и рыбацких резиновых сапогах. Он размеренно и твердо шагал вслед за своей собакой по щетинистому жнивью. "Дай бог, - подумал Мэнни, - и мне шагать не хуже, когда мне будет столько и тоже будет октябрь и утро". Мэнни было двадцать два.

    Он шире распахнул занавески и посмотрел на часы. Одиннадцатый час. Вчера они допоздна засиделись в казино в Биаррице. Еще летом, когда они были на Лазурном берегу, один отпускник, лейтенант-парашютист, открыл им беспроигрышную систему игры в рулетку, и с тех пор они пробовали силы в каждом встречном казино. Система требовала крупных ставок, и они никогда не выигрывали больше чем 8000 франков за вечер, да и то приходилось просиживать у колеса чуть ли не до трех часов ночи, но с тех пор, как они встретили лейтенанта, они не проиграли ни разу. И поездка стала неожиданно роскошной, особенно когда они попадали в места, где были казино. По этой системе нужно было, не думая о номерах, ставить только на красное и черное, причем порядок двойных ставок был довольно сложный. Вчера вечером они выиграли всего 4500, а просидели до двух часов ночи. И все-таки, когда встаешь поздно, и погода хорошая, и старик прямо под твоим окном охотится на птичек, несколько тысячефранковых бумажек на твоем туалетном столике придают утру оттенок благодушия и удачи.

    Здесь, у окна, Мэнни чувствовал, как солнце греет босые ноги, как воздух пахнет солью, и под дальнее бормотание прибоя думал о вчерашней куропатке, о казино и обо всем остальном, что было этим, уже закончившимся летом, и вдруг понял, что ехать сегодня домой, как они договорились, он не хочет. Не отводя глаз от охотника, который медленно двигался за своей собакой через коричневое поле темным силуэтом на фоне моря, Мэнни знал, что когда-нибудь, когда он станет старше и вернется мыслями к этому лету, он подумает: "Ах, как это было хорошо - быть молодым!". У него была завидная способность в одно и то же время радоваться чему-то с непосредственностью юности и с меланхолической рефлексией старости, и Берт как-то сказал ему не то в шутку, не то всерьез: "Мэнни, я тебе завидую. У тебя редкий дар: быть и одновременно тосковать, потому что это уходит. У тебя под каждый вексель двойное обеспечение".

    У этого дара была и своя оборотная сторона. Расставаться с местами, которые он полюбил, было для Мэнни тяжелым испытанием. Любой отъезд, любое прощание он переживал вдвойне, потому что старик, который путешествовал внутри него, каждый раз грустно шептал: этого больше никогда не будет.

    Но прощание с этим долгим, затянувшимся до октября, летом, было особенно трудным - труднее всех расставаний и отъездов, какие Мэнни помнил. Он чувствовал, что пришли последние дни последнего настоящего праздника в его жизни. Поездка в Европу - подарок родителей по случаю окончания колледжа; теперь он возвращается, и вот они на причале - у них доброжелательно-требовательные лица, они ожидают, что он начнет свою трудовую деятельность, они спрашивают, что он намерен делать, они предлагают ему должности и советы, они заботливо и неумолимо надевают на него ошейник рассудительности и ответственности - этих неизбежных спутников зрелости. Отныне ему предстоит каждый год, давясь в спешке, проглатывать кусочек лета, тщательно отмеренный в беспросветности конторы. Последние дни твоей юности, сказал ему старик внутри, последние семь суток - и причал.

    Мэнни повернулся и посмотрел на спящего Приятеля. Берт спал спокойно, вытянувшись на спине, а из-под одеяла торчал, как перпендикуляр, его длинный и тонкий обгорелый нос. "И этого больше не будет", - подумал Мэнни. Стоит надвинуться причалу, и они никогда не будут так близки. Так близки, как у моря на скалах в Сицилии, как в те дни, когда они карабкались по залитым солнцем развалинам Пестума или гонялись за двумя английскими девчонками по всем ночным кабакам Рима. Никогда они не будут так близки, как в дождливый полдень во Флоренции, когда они оба впервые заговорили с Мартой. Никогда не будут так близки, как во время долгого путешествия по Лигурийскому побережью, когда они втроем, с трудом втиснувшись в крохотную открытую машину, мчались навстречу ветру к границе, останавливаясь, когда вздумается, чтобы выпить белого вина или окунуться в одной из крошечных купален на побережье, где радужные флажки плещутся на горячем ветру средиземноморского полдня. Так близки, как в тот день, когда, склонившись над пивом в баре при казино в Жуан-ле-Пен, парашютист таинственно посвящал их в свою беспроигрышную систему. Как на рассвете, под бледно-лиловым небом, когда они, веселые и довольные, возвращались в свой отель после очередной победы, а Марта клевала носом, сидя между ними на сиденье. Так близки, как в ослепительный полдень в Барселоне, когда; прикрывая глаза от палящего солнца, они сидели на трибуне высоко над ареной, потели и неистовствовали, а внизу матадор совершал круг почета, подняв над головой бычьи уши, и вокруг него падали на песок цветы и мехи с вином. Никогда не будут так близки, как в Саламанке, и в Мадриде, и на дороге через горячую, соломенного цвета пустыню по пути во Францию, когда рот обжигал сладкий и крепкий испанский бренди, а они все пытались вспомнить мелодию, под которую танцевали в пещерах цыгане. Так близки, наконец, как в этом маленьком побеленном баскском отеле, в этой комнате, где сейчас спит Берт, а он, Мэнни, стоит у распахнутого окна и следит, как исчезает вдали старик со своим ружьем и собакой, а в комнате над ними, свернувшись клубочком, как ребенок, спит Марта, спит, пока они вдвоем, обязательно вдвоем, словно каждый из них не доверяет ни другу, ни самому себе, не придут, не разбудят ее и не сообщат ей свои планы на сегодняшний день.

    Мэнни распахнул занавески до конца, и солнце залило всю комнату. "Если мне в жизни хоть раз суждено опоздать на пароход, - подумал он, - так пусть это будет пароход, который послезавтра должен отойти из Гавра".

    Мэнни подошел к постели Берта, осторожно ступая среди раскиданного белья. Он ткнул приятеля пальцем в голое плечо.

    - Маэстро, - позвал он, - встаньте и воссияйте.

    По правилам игры тот, кто проигрывал в теннис, должен был называть другого "маэстро" в течение двадцати четырех часов. Накануне Берт обыграл его со счетом 6:3, 2:6, 7:5.

    - Уже одиннадцатый час, - Мэнни снова ткнул его в плечо.

    Берт открыл глаза и холодно уставился в потолок.

    - Я вчера перебрал? - спросил он.

    - Бутылка вина на всех за обедом и по две кружки пива после, - ответил Мэнни.

    - Я не перебрал, - сказал Берт с явным огорчением. - Но на улице дождь.

    - На улице ясно, жарко и солнечно, - парировал Мэнни.

    - Все говорили, что на Баскском побережье обязательно идет дождь, - жалобно сказал Берт, не двигаясь с места.

    - Все врали, - сказал Мэнни, - вставай к чертовой матери.

    Берт медленно выпростал ноги и сел - тощий, костлявый и голый до пояса, в пижамных штанах, которые были ему коротки и из которых нелепо торчали его большие ноги.

    - Знаешь ли ты, толстяк, почему женщины в Америке живут дольше, чем мужчины? - спросил он, щурясь на Мэнни против солнца.

    - Нет.

    - Потому что они спят по утрам. - Он откинулся на кровать, не отрывая ног от пола. - Я из принципа хочу прожить не меньше, чем американская женщина.

    Мэнни закурил сигарету, а другую кинул Берту. Тот ухитрился зажечь ее, не поднимая головы от подушки.

    - Пока ты тут тратил на сон драгоценные часы детства, у меня появилась идея.

    - Положи ее в ящик для жалоб и предложений. - Берт зевнул и закрыл глаза. - Предприятие награждает седлом из шкуры бизона любого сотрудника, выдвинувшего идею, которая, будучи осуществлена...

    - Слушай, - миролюбиво сказал Мэнни, - по-моему, мы должны опоздать на этот чертов пароход.

    Минуту Берт молча курил, сощурившись и устремив нос в потолок.

    - Некоторые люди, - сказал он наконец, - рождены, чтобы опаздывать на пароходы, на поезда или на самолеты. Например, моя матушка. Она однажды спаслась от верной смерти, заказав на обед два десерта вместо одного. Самолет взлетел в тот миг, когда она добралась до летного поля, а через тридцать пять минут от этого самолета уже остались рожки да ножки. Никто не спасся. А все из-за мороженого с давленой клубникой...

    - Послушай, Берт. - Эта привычка Берта болтать о посторонних вещах, пока он над чем-нибудь думал, раздражала Мэнни. - Я уже все знаю про твою маму.

    - Весной она просто сходит с ума по этой клубнике. Скажи, ты хоть раз в жизни на что-нибудь опаздывал?

    - Нет, - сказал Мэнни.

    - И ты считаешь, что еще не поздно менять образ жизни? По-моему, это легкомысленно...

    Мэнни пошел в ванну и набрал в стакан воды. Когда он вернулся, Берт по-прежнему лежал в постели, свесив ноги, и курил. Мэнни подошел, и аккуратно вылил ему воду прямо на загорелую грудь. Вода разбрызгалась и тоненькими ручейками потекла по ребрам на простыню.

    - Освежает, - сказал Берт, не выпуская сигареты изо рта.

    Они оба засмеялись, и Берт сел на кровати.

    - Ладно, толстяк, я правда не думал, что ты всерьез.

    - Идея в том, чтоб не уезжать отсюда, пока не испортится погода. От такого солнца ехать домой?

    - Ну, а как быть с билетами?

    - Пошлем телеграмму в пароходство, сообщим, что поедем позже. Они будут счастливы: у них там желающих хоть пруд пруди.

    Берт рассудительно покивал.

    - А как быть с Мартой? - спросил он. - Вдруг ей уже сегодня надо быть в Париже?

    - Марте никуда не надо. И никогда не надо. Ты это знаешь не хуже меня.

    Берт снова кивнул.

    - Самая везучая девушка в-мире.

    За окном снова раздался выстрел. Берт повернулся и прислушался. Еще один.

    - Ото, - сказал Берт. - Дай бог, чтобы сегодняшняя куропатка была не хуже вчерашней.

    Он поднялся. В своих развевающихся пижамных штанах он похож был на мальчишку, из которого выйдет неплохое пополнение для команды колледжа, если его усиленно откармливать целый год. До армии он был круглолицый и розовощекий, но к майской демобилизации стал тощим и долговязым, и у него торчали ребра. Когда Марта над ним подтрунивала, она говорила, что в плавках он похож на английского поэта.

    Берт повернулся к окну, а Мэнни обошел кровать и стал рядом с ним, глядя на горы, на море, на солнце.

    - Ты прав, - сказал Берт, - только идиоту придет в голову уезжать в такой день. Пошли скажем Марте, что представление продолжается. - Они быстро натянули веревочные туфли, полотняные штаны и тенниски, поднялись по лестнице и без стука вошли к Марте. Ветер хлопал ставнем по стеклу, но Марта продолжала спать, свернувшись под одеялом так, что наружу торчали только макушка и несколько спутанных черных и коротких прядей. Подушка валялась на полу.

    Мэнни и Берт помолчали, глядя на свернувшуюся клубком, закутанную в одеяло фигурку, и каждый был уверен, что другой даже не подозревает, о чем он думает.

    - Проснись! Проснись для славы, - негромко сказал Берт. Он подошел к постели и потрепал Марту по макушке. Мэнни почувствовал, как у него самого по кончикам пальцев пробежал электрический ток.

    - Не надо, еще же ночь, - сказала Марта, не открывая глаз.

    - Уже почти полдень. - Насчет полдня Мэнни соврал на два часа. - И нам нужно тебе кое-что сказать.

    - Говорите и выметайтесь, - буркнула Марта.

    - Понимаешь, у толстяка родилась идея, - сказал Берт над самой ее головой. - Он хочет остаться здесь до самых дождей. Как тебе это нравится?

    - Вполне.

    Берт и Мэнни с улыбкой переглянулись: до чего хорошо они ее изучили.

    - Марта, - сказал Берт, - ты единственная девушка в мире, которая лишена недостатков.

    Потом они вышли, чтобы дать ей одеться.


    Они познакомились с Мартой Холм во Флоренции. Они бродили по одним и тем же музеям и церквям и поэтому постоянно сталкивались друг с другом; она была одна и явно американка, и, как сказал Берт, красивее оттуда не привозят, и они в конце концов разговорились. Может быть, все дело в том, что-впервые они столкнулись с ней в галерее Уффици, в зале Боттичелли, и Мэнни в первую минуту показалось, что, если бы не короткие, темные, неровно подстриженные волосы, она была бы вылитая Примавера [весна (ит.) - картина Боттичелли], высокая, тонкая и по-детски угловатая, с продолговатым узким носом и глубокими, задумчиво-грустными, таящими опасность глазами. Мэнни почувствовал, что зашел в своих фантазиях слишком далеко, и смутился: какая она Примавера - нормальная американка в брюках, двадцать один год от роду, из них год у Смита, а все-таки... Он никогда не говорил об этом Марте, а уж Берту - тем более.

    У Марты было множество знакомых во Флоренции и окрестностях (потом обнаружилось, что у нее множество знакомых в любом месте и любых окрестностях), и она устроила так, что их пригласили пить чай на вилле с плавательным бассейном в Фьезоле, а потом на званый вечер, где Мэнни несказанно удивился, обнаружив, что танцует с графиней. Марта уже два года обживала Европу, она прекрасно знала, куда стоит ходить, а где тоска зеленая; она говорила по-итальянски, и по-французски, она бывала готова, когда обещала быть готовой, не ныла, если приходилось сделать пять шагов на своих двоих, смеялась, когда Берт и Мэнни шутили, могла пошутить сама, не хихикала, не рыдала и не дулась, и это ставило ее на пять голов выше любой другой известной Мэнни девицы. Они пробыли во Флоренции три дня, и пора было двигаться в Портофино и дальше во Францию, но даже думать не хотелось о том, чтобы оставить ее во Флоренции одну. Судя по всему, собственных планов у нее не было.

    - Я говорю матери, что посещаю лекции в Сорбонне, и это, в общем-то, правда, по крайней мере зимой. - Ее мать после третьего развода жила в Филадельфии, и Марта время от времени посылала туда фотографии, чтоб, когда она наконец надумает возвратиться, не случилось конфуза на пристани: вдруг мамаша ее не узнает?

    У Мэнни с Бертом был серьезный разговор, после чего они засели с Мартой в кафе на Пьяцца дель Синьориа, заказали кофе и выложили ей все.

    - Мы постановили, - начал Берт, а Мэнни сидел рядом и молча соглашался, - мы постановили, что группа Брукс - Карбой - путешествие по Европе без путеводителя - готова использовать вас в качестве переводчика, квартирмейстера и главного дегустатора заграничных деликатесов. Плюс облагораживающее женское влияние. Вас интересует такое предложение?

    - Да, - сказала Марта.

    - Тогда мы бы хотели как-то увязать наши расписания, - сказал Мэнни.

    - Плыть по течению - вот и все мое расписание, разве я вам этого еще не говорила? - Марта улыбнулась.

    Но Мэнни любил во всем доскональную ясность.

    - Значит, из этого следует, что вы хотите с нами поехать?

    - Из этого следует, что я очень хочу с вами поехать. И я надеялась, что вы меня позовете с собой. - И она с признательностью поглядела сперва на Мании, потом столько же на Берта, веселая и уже готовая ко всему на свете.

    - Ладно, - сказал Берт. - Мы с Мэнни все обсудили, и, как говорится, карты на стол. Тут надо кое-что обговорить заранее, иначе у нас будет не жизнь, а сплошной кошмар. Мы тут выработали небольшой деловой свод законов, и если вы их принимаете - мы завтра трогаемся. Если нет - желаем вам приятно провести лето.

    - Давай, Берт, - заторопился Мэнни, - не пересказывай всю преамбулу конституции.

    - Правило номер один. - Марта слушала Берта очень внимательно и кивала. - Оно же правило основное. Никакой путаницы в отношениях. Мы с Мэнни старые друзья, мы кучу лет мечтали об этом путешествии, нам было неплохо до сих пор, и мы не хотим кидаться друг на друга, драться на дуэли и тому подобное. Но знаю я этих женщин... - Он сделал паузу и подождал, чтоб кто-нибудь улыбнулся. Они не улыбнулись.

    - До армии, - пояснил Мэнни, - он бы этого не сказал.

    - Так что вы знаете про женщин? - очень серьезно спросила Марта.

    - Я знаю, что женщины все время заняты проблемой выбора. Допустим, они входят в комнату и видят там пятерых-мужчин. Мозги у них тут же начинают работать, как компостер: Оно, не Оно, но... Возможно; Сомнительно; Исключено.

    - Ах так... - Марта прыснула, виновато прикрыла рот рукой и постаралась спрятать улыбку. - Прошу прощения, Мэнни... Вы тоже так думаете?

    - Не знаю, - смутился Мэнни. - Я ведь в армии не служил, у меня не было возможности изучить этот вопрос, как Берту.

    - Если речь идет о Мэнни и обо мне, - продолжал Берт, - я даже могу предсказать ваш выбор, чтобы вам зря не мучиться и не тратить драгоценного времени.

    - Предскажите, - попросила Марта, - я вас очень прошу.

    - Сначала вы предпочтете меня. Почему - это как-нибудь в другой раз. Потом пройдет какое-то время, поворот - и вот он, Мэнни, ваш избранник на веки вечные.

    - Бедный Берт. - Марта сочувственно почмокала. - Это ужасно! Каждый раз выигрывать только приз открытия сезона. Ну, а зачем вы мне это все рассказываете?

    - Вы должны обещать нам не выбирать. Но если несчастье все-таки произойдет, то ваш секрет вы унесете с собой в могилу.

    - Унесу в могилу, - повторила Марта со всей торжественностью, на какую только была способна.

    - До отплытия парохода мы ваши братья, вы наша сестра - и все. D'accord? [Согласны? (фр.)]

    - D'accord, - кивнула Марта.

    - Отлично! - Берт и Мэнни переглянулись, довольные всеобщей рассудительностью.

    - Правило номер два, - продолжал Берт. - Если через какое-то время мы чувствуем, что вы нам надоели, мы говорим вам: "До свиданья", - и вы отбываете. Никаких слов, никаких взаимных обвинений, никаких сцен. Дружеское рукопожатие, и - привет! - на ближайшую железнодорожную станцию.

    - D'accord дважды.

    - Правило номер три: каждый платит ровно треть расходов.

    - Само собой разумеется, - сказала Марта.

    - Правило номер четыре. - Берт вошел во вкус, он, как директор компании, излагал план операции штату своих служащих. - Каждый может идти, куда хочет и с кем хочет, и не обязан ни перед кем отчитываться. Мы не союз неделимый, потому что неделимые союзы быстро приедаются. О'кэй?

    - Свободно-необременительное объединение суверенных государств, - сказала Марта. - Понятно. Присоединяюсь.

    Они пожали друг другу руки среди огромных, расплывающихся в сумерках статуй и наутро двинулись в путь, предварительно разработав план, как втиснуть Марту в машину, а ее вещи в багажник на крышу; и все это удалось им как нельзя лучше. За все лето они ни разу не разошлись во мнениях, хотя беседовали обо всем на свете, и среди прочего - о сексе, религии, браке, выборе профессии, положении женщины в современном обществе, театре Нью-Йорка и театре Парижа и о том, какой минимум купального костюма считается приличным на пляжах Италии, Франции и Испании. А когда в Сен-Тропезе Берт на неделю завел роман с пухленькой золотоволосой американкой, Марту это никак не тронуло, даже когда его дама сердца открыто перебралась в их отель, в соседнюю с Мэнни и Бертом комнату.

    Честно говоря, вряд ли что-нибудь могло вывести Марту из равновесия. Она встречала новый день со странной, похожей на сон безмятежностью. Сама она как будто ничего и не решала, но, что бы ни решили остальные, она следовала этому с одной и той же добродушной и ободряющей улыбкой, рассеянно-безразличная к тому, что из этого может выйти. Это обаятельное безволие Мэнни как-то связывал с ее редкостной способностью ко сну. Если утром кто-нибудь ее не будил, она могла спать до полудня, до двух часов, и то, что накануне все легли спать рано, не имело никакого значения. Организм тут был ни при чем, потому что она никогда не жаловалась на недосып и не просилась спать, как бы поздно они ни засиделись и как бы рано ее в этот день ни подняли. Писем она не писала и почти не получала, потому что ей никогда не приходило в голову оставить свой будущий адрес, когда они откуда-нибудь уезжали. Если ей нужны были деньги, она посылала телеграмму в Париж, в банк, который выплачивал ей содержание; а когда деньги приходили, она их тратила на что попало. Тряпки ее почти не занимали, даже волосы, по ее словам, она обстригала так коротко, чтобы не возиться все время с прической.

    Когда разговор заходил о будущем, о том, кто чем намерен заниматься, тут от нее вообще нельзя было добиться ничего путного. "А я не знаю, - и она пожимала плечами и улыбалась самой себе ласково и снисходительно, озадаченная собственным неведением. - Наверно, я пока поболтаюсь просто так. Подожду, погляжу. У меня своя тактика - я дрейфую. А что, кто-то из наших с вами сверстников делает что-нибудь такое уж интересное? Не видела. Я жду откровения, это откровение и наставит меня на путь истинный. А заранее брать на себя какие-то обязательства - зачем? Куда торопиться?"

    Но странно, ее инертность привлекала Мэнни куда больше, чем положительная ограниченность всех его знакомых девиц, которые твердо знали, чего они хотят: выйти замуж, нарожать детей и стать членами местных клубов; или пойти на сцену и стать знаменитыми; или издавать журналы и быть деканами женских колледжей. А Марта - ей просто пока не попалось ничего стоящего, поэтому она ждет.

    И ему казалось, что уж если в конце концов она что-то для себя найдет, это будет что-то настоящее, прекрасное и уникальное.

    Из всего, о чем они договорились во Флоренции, только одно условие так и осталось невыполненным; за исключением недели в Сен-Тропезе, прошедшей под знаком пухлой блондинки, они все время проводили вместе; впрочем, неделимый союз образовался только потому, что всем троим больше нравилось общаться друг с другом, чем с кем-нибудь еще. Ничего бы из этого не вышло, не будь Марта Мартой, будь она кокеткой, жадиной или дурой или не будь Мэнни с Бертом такими старыми друзьями и не доверяй они друг другу во всем и без оглядки, и, наконец, ничего бы не вышло, будь они все чуть постарше.

    Но вот вышло, по крайней мере до этих первых октябрьских дней, и, бог даст, так и будет до той минуты, пока они, чмокнув на прощание Марту, не сядут на свой корабль и не отбудут домой.


    Они лежали на опустелом пляже часов до двух, а потом полезли купаться. Вода была холодная, и, чтобы не замерзнуть, они поплыли наперегонки. Заплыв был короткий, ярдов пятьдесят, но Мэнни так старался не отстать от Марты, что под конец совсем сбился с дыхания. Марта легко его обогнала, и, когда он, отфыркиваясь и безуспешно пытаясь отдышаться, подплыл к ней, она уже безмятежно покачивалась, лежа на спине.

    - Если бы не моя астма, - Мэнни ухмыльнулся, стараясь скрыть неловкость, - ты бы от меня не уплыла.

    - Не расстраивайся, Мэнни, женщины вообще лучше держатся на поверхности.

    Они остановились на мели, глядя, как Берт плывет к ним по-собачьи.

    - Берт, - сказала Марта, когда он наконец подплыл к ним, - в жизни еще не видела мужчины, который, когда плывет, был бы так похож на пожилую леди за рулем электрического автомобиля.

    - Но это - единственный мой недостаток, - сказал с достоинством Берт.

    Они выскочили на берег, вопя и размахивая руками, розовыми от холодной воды. На берегу они переоделись, скромности ради заматываясь по очереди в большое полотенце. Марта влезла в брючки чуть ниже колена и в трикотажную рубашку, какие носят рыбаки, - в синюю с белым полоску. Мэнни смотрел, как легкими, небрежными движениями она приводит в порядок свой туалет, и чувствовал, что никогда в жизни ему больше не увидеть такого забавного и необъяснимо трогательного зрелища: Марта Холм, в тельняшке, на залитом солнцем пляже, стряхивает морскую воду с коротких темных волос.

    Они решили не завтракать в ресторане, а устроить пикник, сели в двухместный "МГ", который в прошлом году достался Мэнни по наследству от старшего брата, уже, в свою очередь, совершившего на нем путешествие по Европе. Марта заняла свое место между ними на сиденье, поверх тормозной коробки, и они отправились в город, купили холодного цыпленка, длинный хлеб, кусок гриерского сыра, одолжили у фруктовщика корзину, купили у него огромную кисть винограда и, прихватив пару бутылок розового вина, влезли снова в машину и вокруг всей бухты поехали к старой крепости, которую кто-то когда-то держал в осаде и которая потом кому-то сдалась, а теперь летом здесь учили желающих ходить под парусами. Они поставили машину и пошли по широкой, отбеленной морем крепостной дамбе, неся корзину и бутылки, а вместо скатерти - большое влажное полотенце.

    Отсюда, с дамбы, был хорошо виден весь пустынный овал бухты, по которому медленно ползла рыбачья плоскодонка под самодельным парусом, направлявшаяся в Сент-Барб, и пустынный пляж, и белые и красные домики Сен-Жан-де-Люза. Причал яхт-клуба под крепостной стеной был забит маленькими голубыми финнами, принайтованными или поднятыми на блоках по случаю наступающей зимы, а откуда-то издали доносились одинокие и еле слышные удары молотка; единственный не по сезону усердный владелец зашивал планками крутой бок своего рыбачьего ялика. А далеко в море, там, где серое и голубое сливаются в горизонт, зыбь качала флотилию охотников за тунцами. Был отлив, и волны, белые, пенистые, но не Грозные, перекатывались по голой, косо уходящей в море гряде камней, на которой покоилось основание дамбы. По другую сторону дамбы над гладью залива торчали округлые бастионы старой крепостной стены, разрушенной морем лет сто назад; были они остроплечие, ветхие и бессмысленные, какие-то древнеримские, похожие не то на акведуки, по которым подавали горную воду и давно уже исчезнувшие города, не то на казематы, где последние пленники умерли полтысячи лет назад.

    Они дошли до-площадки на краю дамбы, отделенной от тела волнолома широким каналом, по которому суда входили и выходили из бухты. Даже в такой тихий день на этой плоской каменной площадке Мэнни почудилось что-то дикое и опасное, когда валы беззлобно, но всею силою обрушивались на дамбу и сквозь канал бередили тихую гладь залива. Мэнни вообще побаивался высоты, и, когда он смотрел с крутого обрыва стены в изменчивую зеленую глубину, отороченную пеной, у него возникало чувство такой беспомощности, словно это он там, внизу, мечется и ныряет среди валов и камней, а волны наваливаются, и уходят, и бьются друг о друга, веером рассыпая острые фонтанчики брызг. Он, конечно, промолчал бы, но когда Марта сказала: "Вот здесь и сядем", - а они были еще далеко от площадки, он был благодарен ей и старательно помог расстелить полотенце-скатерть по самой середине дамбы.

    Дул ветерок, капризный, порывистый и пронзительный по временам, но Берт все равно стащил с себя рубашку и принялся загорать. У Мэнни грудь поросла мягкой рыжеватой густой шерстью. Он стеснялся этого и сказал, что раздеваться на ветру слишком холодно. Берт знал, в чем дело, и иронически покосился на Мэнни, но промолчал.

    Пока Марта резала цыпленка и раскладывала хлеб, сыр и виноград на листочках бумаги посередине полотенца, чтобы никому не тянуться, Берт, подняв голову, прислушивался к далекому неторопливому и размеренному стуку, доносившемуся с причала.

    - Когда я слышу этот стук, - сказал он, - вот так, как сейчас, я вспоминаю финал "Вишневого сада". Все опустело, все печально, все готово к смерти, пришла осень.

    - А я, когда слышу, думаю, - Марта переложила кисть винограда, - раз-лад, раз-вод.

    - Вот, вот, - сказал Берт. - Это и есть разница между Россией и Америкой. - Он подошел к обрыву и стал на самом краю дамбы - кончики пальцев над рискованной пустотой - и, длинный, нескладный, костлявый, воздев к небу руки, стал читать, обращаясь к горизонту:

    - "Бейся, бейся, бейся о холод серых камней, о море! Я тоже словами сердца скажу сокровенные мысли..."

    - Прошу к столу, - сказала Марта. Она сидела, поджав ноги и закатав по локти рукава своей тельняшки, руки у нее были загорелые и, при ее хрупкости, неожиданно округлые и крепкие. Она попробовала цыпленка и сказала:

    - Вот это пикник так пикник! И муравьев нет.

    Мэнни отхлебнул вина прямо из бутылки, потому что стаканов они с собой не брали принципиально, отломил горбушку от длинного хлеба и взял кусок темного мяса.

    

... ... ...
Продолжение "Тогда нас было трое" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Тогда нас было трое
показать все


Анекдот 
Парень - девушке:

- А тебе всё равно, кто тебя изнасилует: незнакомый мужик или, например, я?

- Даже не знаю... А с чего такой странный вопрос?

- Да вот думаю: надевать мне маску или нет.
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100